Эльмира Нетесова - Любимые не умирают
— Колька! Ты и эти хочешь забрать? Они материнские, на поминки дадут. Неужель, вовсе совесть потерял?
— Оглобля! Ты что рехнулась? Зачем деревне деньги? Там самогонки море, хоть залейся, закусь своя! А похороны уже прошли. Понятное дело, что обойдется Никитична сама. Вот нам они и впрямь дозарезу. Гак что не ерепенься, хнычь, жалуйся, проси побольше. Тот мужик обещал помочь. Я сказал, что твоя родня в деревне самая бедная.
— Бесстыжий! Опозорил вконец! И за что так обосрал? Это мои бедные? Слышал бы теперь отец! Он тебе уши из жопы выкрутил бы! — разозлилась Катька.
— Не бухти, Оглобля! Коль хочешь получить что-то, топи начальство в слезах и соплях! Это старое правило.
А вечером, когда Катька уже отдохнула, позвонил Александр Степанович:
— Вернулась, вот и хорошо. А то я все время с Николаем говорил. Представился начальником производственного отдела комбината, он поверил и рассказал, где ты.
— Он уже поделился. Особо тем, как обоврал мою родню. Брехун! Да моих никто в деревне бедными не считал. Наоборот!
— Кать! Не это важно. Николай сказал, где ты. Ведь я беспокоился. Сколько дней не звонила! Он ситуацию прояснил. Я ему очень признателен. А как ты? — спросил бабу.
— Теперь в порядке.
— Когда придешь? — спросил нетерпеливо.
— Может, завтра сумею. Во всяком разе, постараюсь убежать.
— Буду ждать!
Утром Катька пошла на работу. И ей кассирша впрямь передала деньги, какие для Кати собрали работники и руководство комбината.
— Так уже похоронили отца? — краснела баба.
— На поминки пригодятся. Бери! Лишние не будут,— услышала в ответ.
Вечером позвонила Кольке, сказала, что накопилось много работы, и она задержится.
— Тебя встретить?
— Зачем? — удивилась Катька.
— Ну как? Сама, понятное дело, никому не нужна. А вот деньги могут отнять. Вот и набиваюсь в провожатые,— выдал себя с головой.
— Бандиты не отнимут, если узнают, что за деньги у меня. А вот ты и не подавишься. Сиди лучше дома, не мозоль глаза.
Катька пришла к Александру Степановичу запыхавшаяся, спешила.
— Здравствуй, голубушка! Солнышко мое! Вконец заждался! Как долго тебя не было. Кажется, целая вечность прошла. Проходи! Чего стоим у порога?— провел сразу в спальню. Какая там уборка или ужин, до полуночи время секундой пролетело.
— Мне пора! — спохватилась Катя и, спешно одевшись, выскочила на улицу.
— Ты где была? — встретил Катьку взъерошенный Колька. И придавив к стене, прошипел в лицо:
— Совсем скурвилась! Я поехал тебя встретить, а охрана скалится, мол, давным-давно рабочий день закончился. Упорхнула твоя Катя! Ищи по другому адресу. За что меня позоришь, сучка? — Ударил бабу по лицу, та рассмеялась:
— А нечего меня сторожить! У самого весь хвост в говне! Не успели с сыном за порог выйти, ты новую бабу привел, а с меня верность ждешь?
— Когда это было?
— Неважно. А чем я хуже тебя?
— Оглобля! Урою!
— Отвали, козел! — оттолкнула мужика плечом и прошла на кухню. Колька прошмыгнул следом, вырвал из рук жены сумочку, достал пакет с деньгами. Там и список, кто сколько сдал и подпись каждого.
— А я, лопух, чуть не поверил в хахаля. Да только кому нужна? Со своим бабьем старика поминали? У кого? — уставился Колька на бабу.
— Какая разница! — отмахнулась Катя равнодушно и протянула руку за деньгами, потребовала настойчиво:
— Отдай!
Колька в ответ скрутил фигу и сказал осклабившись:
— С меня только анализы!
— Не подавишься, клоп?
— Катька! Оглобля престарелая! Да я и в сотни раз больше переварю! Гляди, дура, какой чайный сервиз купил в комиссионке! Чистое серебро! Его не разобьешь. А уж если под горячую руку попадется, уложит насмерть. Но купил за гроши. Продавщица, дура, пробу не увидела. Я ее мигом надыбал. И взял не торгуясь. Редкая удача! Слышь, завтра пойду туда за фарфоровой вазой. Настоящая китайская работа. Разрисована натурально. Говорят, что когда-то императору принадлежала. А теперь скатилась до комиссионки. Небось, ее наши бомжи у императора сперли и сдали сюда на выпивон!
— Как бы они в Китай попали?
— Подумаешь проблема! Меня тоже хотели куда-то к неграм отправить. Вести линию электропередачи. Причем высоковольтную! В самую Нигерию или в Йемен. Короче, куда сам пожелаю. Мужики враз стали предлагаться. Кто куда! На год, на два хотят заключать контракты.
— А ты чего? Иль отказался?
— Куда там? У меня судимость была. Таких не берут. А я и сам не хочу. А ну как сожрут меня эти черные! Им-то все равно кого сожрать. А мне еще жить охота. Заработать я и без заграницы смогу. Было б желание! Но стоит ли надрываться, терять здоровье? Его не так много, верно, Оглобля? Пошли спать! Пока сына нет, можем на полную катушку оторваться!
— Я устала, хочу спать. Не лезь ко мне, дай перевести дух,— выскользнула баба из кухни, прошмыгнула в спальню, повалилась в постель.
— Подвинься,— услышала в кромешной темноте голос Кольки.
— Уйди! Отстань,— пыталась выпихнуть мужика, но не тут-то было.
Катька озверела и поцарапала все лицо, спину, плечи. Ругала по-черному. Колька будто не слышал. Лишь уходя из Катькиной постели, бросил злое:
— А все ж ссучилась! Завела хахаля! Это точно! Помни! Увижу с ним, размажу обоих.
— Чего ж вторую свою бабу не размазал, она тебе открыто рога ставила! Даже ее хахалей знал. Иль боялся, что ее братья самому яйцы с головой скрутят?
— Оглобля! Не заводи! Напорешься, выть до утра будешь. Лучше заглохни!
— Чего рот затыкаешь? Она по тебе не воет. Пошла срать, забыла, как тебя звать!
— Ну, Оглобля! Достала! — вернулся к койке.
Катька потребовала:
— Отдай мамкины деньги. Все равно тебе впрок не пойдут.
— Размечталась! Да ни за что в жизни не отдам! — орал Колька, и на следующий день пошел за вазой.
Катька не пошла к Александру, тот предупредил, что у него сегодня деловая встреча, и баба сразу с работы вернулась домой. Колька сидел на кухне. Лицо серое, злое, пил водку прямо из горла бутылки.
— Опять квасишь?! — схватила бутылку, но Колька успел вырвать и прохрипел:
— Накаркала, курва! В такой расход ввела! Чтоб ты сама на дороге расшибла свою репу, Оглобля подлая!—обнял бутылку, и Катька увидела, что у Кольки дрожит подбородок.
— Что случилось? — испугалась Катька.
— Что, что? Урон понесли, да еще какой!
— Скажи толком! — тормошила мужика.
