Татьяна Веденская - Не в парнях счастье
– А как насчет клофелина?
– О, кто-то тут любит сладенькое? – усмехнулась она же. Думается, она ходила на наши занятия просто от скуки и из желания поделиться познаниями. В конечном итоге, благодаря ее богатому жизненному опыту было выяснено, что рожать в воду опасно, кесарево сечение делать вообще никуда не годится, а любое обезболивание только продлевает наши муки и не дает сосредоточиться.
– И угнетает родовую деятельность, – добавила довольная дамочка. Так мы с Володей пришли к мысли, что мы, пожалуй, обезболиваться не станем. Мы не из тех слабеньких и хиленьких рожениц, которые и чихнуть не могут, чтобы не закричать на все отделение.
– Тем более что мы готовимся, – добавил уверенный в себе Володя. – Вот, учимся дышать. На карачках стоять, опять же.
– У тебя получается даже лучше меня, – добавила я тогда с усмешкой. И согласилась делать все так, как заповедовала мать-природа. Однако даже в страшном сне я не могла представить, на что подписываюсь. Пока мы ехали в роддом, выбранный нами заботливо и внимательно и располагавшийся в Крылатском, все было более-менее ничего. Ну отошли воды, ну, подумаешь. С кем не бывает. Боли особенной не было, схваток, о которых так много рассказывали, – тоже. Володя сидел, спокойный и уверенный, улыбался ласково, периодически поглядывая на меня из-за руля.
– Все хорошо? – спрашивал он.
– А то. Конечно, – кивала я. Честно говоря, со мной вообще ничего особенно не происходило. Примерно до Мневников. И не смотрите на карты, не говорите мне, что Крылатское располагается в одном и том же округе, что и Октябрьское Поле. Три ха-ха на вас, потому что ездить-то приходится не по картам, а по реальным московским дорожкам. А там чудеса, там леший бродит. Там пробки и столпотворения. Эстакады какие-то проектируют. Дороги ломают. Вот и получается арифметика, что с Народного Ополчения до Мневников не десять минут в пределах установленного по городу скоростного режима, а все сорок. А на Мневниках и вовсе смерть. Стоим и ждем у моря погоды, а как ее тут дождаться, когда в Москве и моря-то нет.
– Что ж такое! – занервничал Володя, мерно отбивая ритм кончиками пальцев по рулю. А поскольку я Володю нервничающим еще почти никогда не видела, то и говорить ему, что все течет, все меняется и я буквально на глазах погружаюсь в самую гущу родовых схваток, я не стала. Сидела зажмурившись и старалась вообще не дышать от греха подальше.
– Ты как?
– Отлично! – с трудом пропищала я, когда он (матерясь! ВАУ!) подрезал какую-то «Газель» и вырулил все-таки на Рублевское шоссе, эту мечту миллионов россиян.
– Почти приехали, – порадовал меня он. Я же не стала даже и отвечать, так как процесс внутри меня занимал меня почти полностью. Я очень боялась родить на обочине. Это, как думалось, не слишком полезно для ребенка – рожать на асфальте. А ощущение было такое, что рожу я вот-вот.
– Отлично. Еще пара шагов! – мельтешил Владимир. Куда, интересно, делась вся его хваленая уверенность в себе? Если посмотреть внимательно, он потерял весь свой привычный имидж. Бегал, хватался за голову, путался под ногами, пытался поднять меня на руки, да так, что мы оба чуть не завалились на землю.
– Что же делать! – то и дело восклицал он. И если бы не вовремя подоспевшие санитары с носилками, мы бы так и лежали на пороге роддома, недотянув пары шагов.
Надо ли говорить, что и в дальнейшем все пошло совсем не так, как мы рассчитывали. Володя хотел, чтобы мы рожали под классическую музыку. Но пока он вез меня в отделение, выяснилось, что магнитофоны там к использованию запрещены. По крайней мере, не стерилизованные, а как его простерилизуешь, если после воздействия стерилизатора он петь и играть перестанет.
– Знаешь, а я тебе буду петь! – пообещал мне Володя, заботливо пожимая мне руку. Но тут я заорала так, что петь ему перехотелось. А мне захотелось кого-то убить. Если бы меня предупредили, что это настолько больно, я бы, может, и плюнула на все научные рассуждения и потребовала себе всю анестезию, какая только возможна.
– Что с ней, ей плохо? – спросил Володя молодую, но явно видавшую всякое девушку-врача Анну Александровну. Она была стройной, как лань, тоненькой, хрупкой, но когда мацала мне живот, я вдруг поняла, что силищи у нее в руках будет даже поболе Володиной. Вот она, школа жизни. Анна Александровна посмотрела на Володю насмешливо и хмыкнула:
– А чего ж ей будет хорошо? Она ж рожает. Вы бы сами попробовали, так я бы посмотрела, было бы вам хорошо…
– Доктор, а это еще много раз повторится? – жалобно спросила я, так как то, что вызвало мой крик, мне не понравилось. Категорически.
– Что именно?
– Ну, что вот ТАК больно! – прошептала я.
– Все будет хорошо. Это просто схваточка, – заверила меня она, завозя в просторную, хоть и совершенно пустую палату. Все, что там было, – это салатовый кафель, белая, обернутая прозрачной клеенкой кровать, какие-то штативы, банки на стеллажах, явно неприятного назначения. Стол, три стула и чашка с кувшином. Вот все, что удалось нам выбить за в общем-то приличные деньги, уплаченные Володей за страховку. Впрочем, самое главное, что в страховку входило, – это присутствие партнера на родах. Что ж, партнер был. Но за следующую пару часов, когда просто схваточки перешли в схватки, а потом явно трансформировались в СХВАТИЩИ, я, честно говоря, не раз пожалела, что согласилась на эту авантюру. Сейчас, когда между нами с Володей произошло такое важное, такое трогательное объяснение и когда мне так много хотелось ему сказать и услышать в ответ, я могла только орать, вцепляться ногтями в его руку и видеть, как его взгляд мужчины меняется на взгляд загнанного зверя, попавшего в ловушку стерильной палаты родильного отделения. Это было совсем не зер гуд.
– А-а-а-а! – кричала я, пока Володя, очень смешной в синей безразмерной стерильной одежде, бегал вокруг меня и опрокидывал медтехнику.
– Ей надо помочь! – кричал он в пустой, гулкий коридор. Медсестры приходили к нам редко и в основном, только чтобы молча чем-нибудь меня уколоть, после чего закономерно делалось хуже. Но Володя был настойчив, ему даже удалось привести самого врача.
– Да! Мне надо помочь! – не возражала я. – Меня надо выключить. Дайте марафету!
– Обезболивание делать поздно, – радостно поведала нам доктор. – У вас уже почти полное раскрытие.
– Тогда можно мне в душ? В воду родить? Где у вас тут вода? – металась я. Вела я себя, мягко скажем, неадекватно. Но те, кто сам рожал, меня поймут. Это самое незабываемое, самое неповторимое событие в жизни, которое никто по доброй воле повторять бы не стал. Дураков нет.
– Вы можете попить минералки. Папаша, дайте жене водички, – посоветовала доктор и снова отбыла куда-то на неопределенное время.
