Анна Берсенева - Флиртаника всерьез
Он думал, что сгорит в этой последней телесной вспышке, но получилось совсем другое: после того как она кончилась, ему стало так легко, что он перестал чувствовать свое тело, которое недавно чувствовал слишком явственно, до грубости явственно. Теперь же он чувствовал только ее золотые пряди у себя на плечах, и тяжесть ее тела, и легкость ее тела – как это можно чувствовать одновременно? – и то, как ладно ее плечи легли под его ладони. Оказывается, он давно уже сжимал ее плечи, но не замечал этого, потому что этого невозможно было заметить. Они как будто бы всегда лежали под его ладонями, это было совсем привычно для его рук.
Потом он почувствовал, как пряди ее волос последний раз погладили его лицо, пролетели по нему и исчезли. Нет, конечно, не исчезли, просто снова оказались высоко над ним. А вместо них его лба коснулась ее ладонь. Совсем коротко коснулась, как будто проверяя, что он не призрак.
Она смотрела на него сверху изумленными, растерянными, блестящими глазами. Как сам он смотрит сейчас на нее, Игорь не знал.
Если бы был на свете кто-нибудь – человек, существо, явление, – кто мог бы сделать так, чтобы это не кончалось никогда, он отдал бы этому «кому-нибудь» все, что у него было, и самого себя отдал бы тоже.
Она привстала – Игорь чуть не вскрикнул от отчаяния? – сразу оказалась еще выше, еще недоступнее, потом встала совсем: перекинула через него ногу и встала на пол. Он хотел остановить ее, но не мог пошевелиться. И не мог произнести ни слова.
Она сделала шаг назад, не отшатнулась, а просто отошла, продолжая смотреть на него потрясенным взглядом. Наверное, ей удобнее было смотреть на него издалека, потому что она отошла еще на шаг, еще… Потом вдруг вернулась, нет, не вернулась, а просто надела туфли. Она надела их не глядя, потому что по-прежнему смотрела на него. Потом вдруг резко отвернулась и пошла к двери.
Ну сколько можно было идти от кровати до двери в крошечной больничной палате? Секунды две, не больше. Но когда она обернулась снова, уже стоя в дверях, глаза у нее изменились совершенно. Изумление, потрясение, растерянность из них исчезли. Что выражает их угольный блеск, Игорь больше не понимал.
– Вы не забыли, что обещали? – сказала она.
Эти слова прозвучали так, словно она выплеснула ему прямо в лицо ведро холодной воды. Ему показалось, что он сейчас захлебнется.
– Я сегодня же позвоню следователю и заберу заявление.
– Хорошо.
Она кивнула. Дверь палаты неслышно закрылась. Игорю показалось, что это не дверь закрылась за нею, а крышка гроба – над ним.
Часть III
Глава 1
«А вдруг он сейчас придет? Да нет, как же придет? А почему не прийти, вот выпишут его из больницы, он и придет. Но я ведь ему говорю, что сама в больнице уже, зачем же он сюда пойдет?.. Мало ли что ты ему говоришь! Ты хоть что хочешь говори, а он все равно догадается. Он же по твоему лицу как по книжке читает».
Все эти вопросы-ответы Катя произносила под каждый свой шаг по лестнице. Лифт стоял на самом верхнем этаже и не вызывался вниз: наверное, кто-то не закрыл сетчатую дверь. Катя не понимала, как можно не закрыть за собой дверь лифта, зная, что из-за этого людям придется подниматься пешком, да еще по лестнице с бесконечными, как во всех старых московских домах, пролетами.
Но люди здесь были не простые, а московские, и каждый из этих московских людей считал главным себя, а не других, и никого не заботило, как эти другие будут подниматься по лестнице.
Кате немножко даже нравилось думать, что Игорь может неожиданно прийти сюда, в дом у Покровских Ворот, и отругать ее за то, что она до сих пор не в больнице. Бояться, что он рассердится, ей нравилось тоже. Но как только она переставала тешить себя этими приятными мыслями, то сразу понимала, что бояться ей нечего. Не придет он сюда. Просто в очередной раз позвонит по телефону, спросит, как она себя чувствует, что говорят врачи, и успокоит, что на днях он выйдет из больницы, они пойдут в загс и распишутся, может, еще до ее родов успеют.
Игорь уже получил развод – его жена все оформила сама, и очень быстро. Он сообщил об этом Кате сразу и сразу же сказал, что теперь их браку ничто не препятствует. Он был порядочный человек, ей просто сказочно повезло, что она забеременела именно от такого мужчины. Будь Игорь другой, все и было бы в ее жизни по-другому. Какой там загс! И ребенка бы не признал, и денег не давал бы. Сказал бы: твои, мол, проблемы, я тебя не просил беременеть, сама заварила кашу, сама теперь и расхлебывай. Сколько таких случаев, из ее ростовских подружек у половины так.
Катя остановилась на площадке между третим и четвертым этажом, прислонилась к стене и отдышалась. Подниматься было тяжело, но на сердце у нее было еще тяжелее – как от самого тяжелого обмана. Хотя ни Игорь ее не обманывал, ни она его. Она ему понравилась, он ее захотел, и она дала ему все, чего он хотел от нее, потому что такому мужчине вообще трудно отказать, и уж тем более не ей это делать. И если он ее не бросит, то она и дальше ни в чем не будет ему отказывать, потому что хочет, чтобы ему во всем было хорошо, а чего же ей еще для него хотеть, ведь он отец ее ребенка.
Это очень много, жить с порядочным мужчиной, который отец твоего ребенка.
Но о том, как она будет с ним жить, Катя старалась пока не думать. Вот выйдет Игорь из больницы, тогда все и решится. Вернее, все и станет так, как он решит. А пока ей надо купить, что потребуется для ребенка. Потому что Новый год на носу, через неделю, и роды на носу, притом буквально – живот уже такой огромный, что самой страшновато становится.
Игорь давно дал ей деньги на детское приданое. Это, кроме тех денег, которые казались Кате огромными и которые он давал ей просто на жизнь, а она откладывала, потому что – какую же это жизнь надо вести, чтобы столько потратить? Откладывала-откладывала, а детские вещи так до сих пор и не купила. Глупое суеверие! Вот бабушка старый человек, а ни в какие эти забабоны не верит.
– Как же нам было заранее детское не готовить? – объясняла она, когда маленькая Катя просила ее рассказать о старых временах. – Это теперь все в магазинах есть, а тогда ничего не было, ситчик на пеленки и то не купишь. И мало ткань купить, еще пошить из нее надо было: распашонки, чепчики, косыночки. Я и не знаю, откуда теперь примета эта взялась, чтоб прежде родов ничего не покупать.
Так что Кате тем более следовало забыть о бессмысленных приметах и приготовиться к рождению сына как следует. Хоть она и не легла в больницу, как ее ни уговаривали, но опасения врачей из-за того, что плод у нее слишком крупный, все-таки восприняла серьезно. Значит, может статься, что придется ехать в роддом со дня на день. И кто тогда купит все для мальчика? Ведь ни мама, ни бабушка еще не знают, что он у нее будет. Да они и про Игоря даже не знают…
