Ирина Волчок - Тихий омут
— Это она меня спасла. Вера Алексеевна Отаева. Запишите в истории болезни.
Врач булькнул что-то невнятное, Вера оторвалась от созерцания Сашкиной щеки и оглянулась. И увидела знакомое лицо. Вообще-то память на лица у нее была плохая, но это лицо она запомнила очень хорошо, хоть и видела один раз в жизни. Ровно полторы минуты. В кухне собственной квартиры. Именно это лицо качалось над столом, заставленным тарелками, бутылками, коробкой с тортом и вазой с цветами, таращило пластмассовые пуговицы, маслянисто сияло и говорило недоверчиво:
— Гы! Врешь ты все… А сколько ей лет?
— Вот именно! — восторженно вскрикивал сидящий напротив Олег. — В корень зришь! Ей двадцать пять скоро! А я — первый! Вот клянусь, сам сначала не поверил! Главное — такая девка! Да она скоро придет, сам увидишь…
Сашка почувствовал, как она сбилась с шага, тоже приостановился, оглянулся на врача, так и стоящего посреди коридора, не отрывая взгляда от Веры, крепче обнял ее за плечи, подтолкнул к двери своей палаты и ревниво забормотал над ухом:
— Ишь, уставился… Лучше бы ты в маске была. А то все смотрят и смотрят, прямо никакого покоя… А ты на него чего смотрела? По-моему, ничего особенного, я — и то красивее. Или это кто-то знакомый?
— Да, — равнодушно сказала Вера, входя в палату и направляясь к креслу. До кресла не дошла, неловко остановилась посреди комнаты, обернулась к замешкавшемуся у двери Сашке и, давя в себе панику, решительно выпалила: — Это друг моего бывшего жениха. На свадьбе должен был его свидетелем быть.
— Да ты что? — удивился Сашка и пошел к ней, протягивая обе руки, и свободную, и занятую сумкой. — Надо же, как тесен мир. Хорошо, что ты замуж не выскочила все-таки, а то я прямо не знаю, что бы сейчас делал… Стой, ты куда? Ты чего это от меня шарахаешься? Вер, ты чего? Случилось что-нибудь?
Она смотрела очень внимательно, но ничего, кроме легкого недоумения, на его лице не заметила. Недоумение явно относилось не к тому, что она сообщила, а к тому, что отступила от него и на всякий случай зашла за стул. Сашка с легким недоумением поразглядывал стул между ними, потом уселся на него верхом, поставил сумку на пол и обнял Веру, притянув ее к спинке стула. Что обнял — это сильно мешало, но все-таки между ними хоть спинка стула была… Вера вцепилась в эту спинку стула обеими руками и, внимательно глядя в Сашкино лицо, выложила самый позорный факт своей биографии:
— Я должна была выйти замуж. Мы уже заявление подали. И… жили вместе. У меня. Почти целую неделю. А потом… В общем, замуж я не вышла.
— Слава богу, — с облегчением сказал Сашка. — А чего это ты мне рассказываешь? А! Я понял. Наверное, ты его утопила, и теперь хочешь душу облегчить, да? Вер, правда, ты, что такая странная сегодня? У тебя точно ничего не случилось? Ты мне лучше сразу скажи! А то я черт-те что буду думать, волноваться, бояться, нервничать… Мне нельзя нервничать, я больной. Давай-ка признавайся во всем быстренько — и обедать будем.
Вера растерялась. Он что, не слышал, как она только что во всем призналась?
— Я только что во всем призналась!
Ч-черт, стыдно как. Еще чуть-чуть — и она заплачет. И этот идиот таращится на нее уже не просто с легким недоумением, а с подозрением и тревогой. Может быть, правда думает, что она жениха утопила?
Сашка немножко потаращился молча, потом притянул ее еще ближе, уткнулся ей носом в солнечное сплетение и горячо подышал. Оторвался, поднял лицо, опять немножко молча потаращился и неуверенно предположил:
— Наверное, ты мне об этом, рассказать хочешь? Правда, мы же и не поговорили, как следует ни о чем. Наверное, тебе обидно, что я не спрашиваю? Ты не думай, мне о тебе все страшно интересно. Просто я спросить… не успеваю как-то. Подожди, сейчас я позвоню, чтобы обед принесли. Я все-таки отбивные заказал… Ничего? Ну вот, за обедом и поговорим наконец. Только ты тогда рядом не садись, а то я опять… не услышу ничего.
Сашка выпустил ее из рук, поднялся и пошел распаковывать свою сумку, звонить, чтобы принесли обед, вынимать из холодильника какие-то свертки и коробки… Вера все стояла, держась за спинку стула, следила за ним и думала, что рассказывать ей вовсе ничего не хочется, да и нечего ей рассказывать, и неинтересно это абсолютно никому, и все ее переживания с точки зрения мутной науки психологии — впрочем, с любой точки зрения — выеденного яйца не стоят. Так все время стояла и думала, пока какой-то белый халат не прикатил в палату сервировочный столик. Сашка устроил столик между стулом и креслом, Веру загнал в кресло, сам сел на стул, снял крышки с тарелок с каким-то густым незнакомым Вере супом, взял ложку, улыбнулся с очень довольным видом и безмятежно заявил:
— А я никогда жениться не собирался. Зачем мне? У меня уже Витька есть. Так Костя говорит. Смешно, правда?.. Дочку родишь, ладно?
— Кому дочку рожу? — тупо спросила Вера. Она действительно ничего не понимала. — Господину Сотникову?.. В смысле — Косте твоему?..
— Неужели я ошибся? — Сашка не донес ложку до рта и в ужасе вытаращил глаза. — Мне показалось, что ты умная… Или опять развлекаешься? Вера, ты мне это прекрати, я сейчас больной, мне сейчас волноваться нельзя… Мне дочку родишь. И себе… Нам. Что тут непонятного? Или ты не хочешь детей?
— Хочу, — решительно сказала она. А что, надо же хоть раз в жизни быть честной не только с самой собой. — Я очень хочу детей. Но с папами напряженка… Один раз показалось, что попался подходящий, даже замуж уже почти вышла… А он совсем неподходящий оказался. Просто совсем неподходящий. Такой ужас…
— Не говори глупости, — посоветовал Сашка с некоторой обидой. — Ужас! Не ужас, а счастье… Вдруг, правда, замуж выскочила бы? Вот это действительно ужас был бы… Ты ешь давай, ешь, очень вкусно… Сама рассказывай — а сама ешь. А не хочешь — не рассказывай. А хочешь — я тебе что-нибудь расскажу. Если тебе интересно. Но вообще-то мне про тебя интересней поговорить… Чего ты с ним сделала? С этим, за которого не вышла? Его друг так на тебя смотрел… Как на привидение, честное слово…
— Да ничего я с ним не делала, — с досадой сказала Вера. — Что вы все как сговорились, ей-богу… Я ему просто сказала, что у меня СПИД, гепатит-C, проказа и коровье бешенство. При друге сказала.
— Ух, ты! — восхитился Сашка. — А за что ты его так?
— А за то, что мебель надумал переставлять. И бизнес свой начинать. И вообще…
Вера вдруг успокоилась, вспомнила, что она только что вступила в клуб нудистов, заметила, что Сашка уже опустошил одну тарелку и снимает крышки с других, почувствовала, что страшно хочет есть, и взялась за ложку. Она будет есть — и рассказывать, раз уж он так хочет. И пусть потом думает о ней что угодно.
