Татьяна Алюшина - На грани счастья
Между ней и автобусом возлежала большая лужа, Дашка присмотрелась и осторожненько, по краю дороги, по узенькой щелочке сухости, обошла и деловито застучала каблучками по асфальту дальше.
Но по мере приближения к открытой двери ее шаг замедлялся, останавливаемый посетившей мыслью: «Я что, совсем уже? Что за стыдливость фальшивой монашки?»
Она почувствовала, что ей до непереносимости желания хочется сделать!
И, уже взявшись за дверцу автобуса, еще уговаривала себя не сходить с ума, подозревая, что она с разума-то уже соскочила в этом Кукуеве! И весьма благополучно. И, отпустив все ограничения внутренние, развернулась и помчалась назад!
На всех парах! К Власову! По луже! Подняв кучу брызг, замочивших даже подол ее платья!
И, подхваченная им с разбегу, обожгла сумасшедшим, страстным поцелуем!
— Я еще ничего не решила! — сообщила она, оторвавшись от его губ, сверкая голубыми озерами глаз, в которых прыгали чертики.
Стремительно выбралась из его объятий и торопливо пошла назад, тщательно обойдя лужу по краю.
— Гол-ли-вуд! — уважительно и громко дала оценку Элла, когда Дашка зашла в автобус.
— Отдыхает! — добавил Сашка в восторге от поступка начальницы. — Помнится, в одном их старом фильме была такая сцена!
— Это было круто! — пищала, хлопая в ладоши, Люда.
— Ну, Дарь Васильна, ты дала! — присоединился к высказываниям Олег.
— Все! — остановила восторженные стенания Дарья. — Поразвлеклись — и хватит! Где Гришка?
— У него роман с Верой, воспитательницей младшей группы, — доложила Оленька. — Наверное, тоже пламенно прощаются!
Черт! — расстроилась Дашка. Вот по всем правилам того самого Голливуда после таких скаканий козой взбаламученной по лужам требуется уезжать немедленно, а так финал неправильно растянут.
Она набрала Гришкин номер.
— Уже бегу! Пять сек!
Он заскочил в автобус, запыхавшись, минут через семь.
— Поехали, Михалыч, цирк окончен, — распорядилась Дарья.
«Нет», — подумал он, поняв, что автобус не успеет проскочить перекресток.
— Не-е-ет!!! — заорал Власов, видя, как КамАЗ врезается в Дашкин автобус.
И сел в постели. Сильно тряхнул головой, осознав сразу, что ему приснился кошмарный сон.
Власов спустился в кухню, не включая света, достал из холодильника графин с холодной водой, пил мелкими глотками и думал, что только теперь по-настоящему понял, какой ужас испытывала Дашка, боясь заснуть и снова увидеть во сне повторяющуюся и повторяющуюся раз за разом аварию.
«Ничего, ничего, — успокаивал он себя. — Теперь все будет хорошо. Завтра ее выписывают».
Катя вернулась и последнюю неделю была с Дарьей рядом, активно обсуждая ее возвращение домой, в котором принимала участие вся семья, названивая Дашке и врачам по сто раз на дню. Дашка жаловалась Власову по телефону, что они достали ее ужасно своей опекой, и, вздыхая, спрашивала:
— Нешто отравиться?
— Терпи, Дашка, — посмеивался он. — Дай людям оторваться заботой.
Забота заботой, но родственники собирались забрать Дарью в Москву, а оттуда в Италию и уже приступили к кампании по обрабатыванию врачей двух стран на предмет разрешения вылета больной за границу родины.
Ну, это шиш вам крученый, никуда он ее не отпустит, но предстояла баталия, это Власов понимал, и в первую очередь с самой Дашкой. До сих пор на все его намеки и прямые тексты, что он увезет ее к себе, она отделывалась стойким и упорным молчанием.
Ну, посмотрим!
А Дашка уже была близка к тихому помешательству. Катька развила активную деятельность по подготовке транспортировки сестры в дом родной с последующим вывозом в Италию. Слава богу, она отправила бабулек к маме, а то бы и те подключились. Марио со своей итальянской стороны развил не менее бурную деятельность, Дашке еле удалось уговорить его и маму не приезжать, а то они собирались и даже билеты на самолет взяли.
Отговорила. Убедила, что ей от этого только хуже станет — начнет переживать, волноваться.
— Мам, если вы все дружно приметесь меня тут облизывать до состояния глазури, я с ума сойду! Мне и Катьки одной активной перебор!
Но забота крепчала, превращаясь постепенно в бедлам. Они звонили врачам и московским, и итальянским, и Антону Ивановичу, он влетал в палату, протягивая Дашке свой сотовый телефон, по которому ему звонил Марио.
— Никаких перелетов, Дарья! — гремел Антон Иванович. — И даже не вздумай мне переводить все, что он там натрещал!
Катька почему-то стала разговаривать с Дашкой как с ребенком или душевнобольной: у-сю-сю, мы в Москву сейчас поедем, а там за нами самолетик пришлют…
Однажды санитарка, другая, не трепливая, убирала Дашкину палату, когда она разговаривала с мамой по телефону, а Катька по своему с Марио, уразумев, о чем идет речь, посочувствовала Дашке:
— Если за тобой, милая, такой уход будет, то ты с ума соскочишь! Вот точно!
— По-моему, я уже! — жаловалась Дашка.
Власов никак не мог к ней вырваться навестить. После недельной июньской жары зарядили дожди, похолодало, но в конце месяца снова установилась жара, постепенно набирая обороты градусов, обещавших превратиться в африканскую засуху Федотыч предсказал: «Сухостой полной жопой! Погорить все к такой-то матери!»
Власов предпринимал героические усилия по спасению полей, сутками не спал и разговаривал с ней по телефону беспредельно усталым, сухим, как почва его земли, голосом:
— Я только теперь понял всю правдивость совковой фразы: «Битва за урожай!»
И Дашка мучилась невозможностью ничем помочь, а слова в такой ситуации были лишними и ненужными.
За десять дней до выписки с Дашки сняли плечевой гипс.
— А с ноги снимем перед выпиской, — пообещал Антон Иванович. — Это мой тебе подарок, зажило нормально, ортопед покажет упражнения и как правильно ходить, разрабатывать ногу, но денька на три из-за этого придется задержаться у нас.
Дарья пролежала в больнице месяц и двадцать дней. Конечно, она рвалась как можно скорее свалить из скорбного заведения, но при мысли, что придется сидеть в Москве, ей становилось совсем уж тоскливо.
В день выписки Катька помогла ей помыться, собраться, одеться, даже какой-то причесон наворочала на голове. Дарья, уже одетая и готовая к отъезду, лежала поверх покрывала на кровати, Катька без остановки что-то говорила бодрым голосом. Ждали выписку, направления и назначения, которые заполнял Антон Иванович, и в дорогу!
В палату вошел Власов с громадным букетом красоты необыкновенной.
— Всем привет! — бодренько поздоровался он, подошел к койке, наклонился, коротко поцеловал Дашку в губы и протянул букет. — С выпиской! — И спросил, заглянув ей в глаза: — Ну что, поехали домой?
