Николя Барро - Однажды вечером в Париже
Солен кивнула, доставая платок:
– Вот и тетя Люси так сказала. Она позвонила мне и рассказала, что у Мелани случился нервный срыв. И что Мелани, конечно, не хотела ничего такого мне говорить. Через некоторое время я услышала, что она поселилась в Ле-Пульдю, где живет наша тетя Люси. Наверное, в Париже ей было невыносимо. Она ведь жила с родителями, когда случилось несчастье…
– А потом?
Солен развела руками:
– Ничего. С тех пор я больше не слышала о Мелани. Я честно подчинилась ее приказанию. Но никогда не переставала скучать по ней.
28
Солен отошла от трюмо и в изнеможении опустилась в кресло. По ее лицу видно было, до чего она взбудоражена.
– Афера с Виктором – позорная страница моей жизни, я не люблю об этом говорить. – Она на минуту закрыла лицо ладонями. Потом опустила руки и взглянула на меня. – Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было! Если бы я могла совершить чудо! Увы, это невозможно. Сколько раз я проклинала тот день, когда связалась с Виктором. А ведь надо было только сказать нет. Чего проще?.. – Она выпрямилась и сжала руки. – Поверь, Ален, если бы в моей власти было повернуть время вспять, я все исправила бы.
– А что же стало с этим Виктором? – спросил я.
– Не знаю. В Сан-Франциско я очень скоро потеряла его из виду. Да и сама там не задержалась надолго, поехала дальше. – Она поглаживала пальцами подлокотники кресла. – Роман с Виктором не имел для меня большого значения. Просто потянуло к нему.
– Так же, как ко мне?
Лицо Солен слегка порозовело.
– Да… Может быть. Ты мне нравишься. Ты сразу мне показался симпатичным, что же прикажешь делать? – Она подмигнула мне заплаканными глазами, стараясь разогнать мрачную, словно тень воронова крыла, атмосферу, повисшую в комнате. – И ты, конечно, сразу это заметил. Но на сей раз у меня явно нет шансов.
Она улыбнулась. И я улыбнулся. Потом опять заговорил серьезно:
– Ты мне тоже нравишься, Солен, даже очень. Еще вчера я тебе об этом сказал, на террасе Бобура. Тогда был чудесный момент, который я не забуду, как не забудешь его и ты.
– Но именно этот момент стал для тебя роковым.
Я кивнул и потер лоб.
– Мелани любит меня, я люблю Мелани, – сказал я горестно. – Я действительно люблю ее, как никого на свете. А она считает, что повторилось самое ужасное потрясение в ее жизни… эта мысль надрывает мне сердце. – Я посмотрел на Солен. – Почему ты раньше не сказала, что она твоя сестра?
Солен уставилась на меня в растерянности:
– Ален, мне это и в голову не приходило! Да как же я могла сообразить? На Вандомской площади ты сказал, что влюбился, но ты же не назвал имени. Потом налетели папарацци, потом посыпались все эти газетные статьи и фотографии, в это время твоя женщина в красном плаще исчезла. Но я же сначала вообще не знала, что она исчезла, а если бы и знала, то все равно я, конечно, не догадалась бы, что есть какая-то связь между нашим приездом в Париж и ее, то есть Мелани, исчезновением. Позднее Аллан мне сказал, что вы с ним разыскиваете его дочь Мелу. Вот тогда я в первый раз услышала это имя – Мелани. И да, признаюсь, когда выяснилось, что его дочь – это не твоя Мелани, у меня вдруг шевельнулось некое подозрение. Но ведь последнее, что я слышала о сестре, – что она живет в Бретани. Как же я могла предположить, что моя сестра и есть твоя Мелани? Совершенно невообразимо. Нет, ты подумай, какая идиотская случайность! После десятилетнего перерыва приезжаю в Париж, и тут, именно в это время, моя сестра влюбляется в человека, который мог бы понравиться и мне. – Она печально усмехнулась и вдруг схватила мою руку. – Ален, поверь, я ни о чем не подозревала! У меня и в мыслях не было водить тебя за нос. Только сегодня, когда ты рассказал об инициалах и о том, что в «Синема парадиз» она всегда садилась в семнадцатый ряд, я поняла, что это Мелани. Ты должен мне верить. – Голос ее звучал горестно.
– Разумеется, Солен. Конечно, я тебе верю. Беда в том, что ваши пути пересеклись в «Синема парадиз». Во второй раз. Но теперь, по крайней мере, вся история становится понятной.
Долгое время мы молчали. Я сидел, откинувшись в кресле, рассеянно скользя взглядом по золоченым завитушкам часов, стоявших на каминной полке. Они показывали начало пятого, я безмерно устал, но в то же время не чувствовал ни малейшей вялости. Находясь в таком вот странном оцепенении, какое, наверное, охватывает человека, когда уже пройдена так называемая критическая точка, я вновь с самого начала прокрутил в голове эту историю со всеми подробностями, поворотами и случайными совпадениями, среди которых далеко не все, как теперь выяснилось, были случайными.
Что такое судьба? Что такое случай? Над этими вопросами ломали себе голову люди поумнее меня. Случай или судьба распорядились так, что зримый образ, непохожий на другие, – образ женщины в красном плаще поразил меня в сердце и я влюбился? Судьба или случай подстроили, что ее сестра на другой день нежданно-негаданно явилась в «Синема парадиз»? То, что мы с Солен гуляли ночью по Вандомской площади и я растроганно обнял Солен, когда она рассказала о гибели ее родителей, вне всяких сомнений, было не случайностью, а судьбой. Ведь нас подстерегли папарацци, и в газетах появилась двусмысленная фотография, которая попалась на глаза женщине, уже перенесшей тяжелый удар судьбы. Влюбленной женщине, находившейся в то время далеко от Парижа, в бретонском городке Ле-Пульдю, у тетки, и поверившей, что повторился трагический момент ее жизни.
И наоборот, то, что я вначале считал случайностью, совпадением во времени, то есть лишенной какого-то особого смысла синхронностью двух событий, случайностью не было.
Солен Авриль прилетела в Париж, Мелани не пришла на свидание со мной. Я не мог увидеть между этими событиями какой-то связи. Но Мелани скрылась от меня совершенно сознательно, и теперь причина была мне известна.
Я не знал, случай или судьба привели Мелани на террасу Центра Помпиду как раз в ту минуту, когда Солен меня обняла. Но это невинное, хотя и не совсем уж ненамеренное объятие стало в глазах Мелани доказательством того, что вот и опять мужчина, которого она полюбила, не устоял перед прелестями ее красавицы-сестры. Возмущенная, в бесконечном отчаянии, она бросилась прочь от этой ужасной картины, и потом в метро, спонтанным жестом приложив через стекло ладонь к моей ладони, она подарила мне загадочную улыбку, в которой – я только теперь понял – была покорность судьбе.
Первой снова обрела дар речи Солен:
