Иван Жагель - Состязание в непристойностях
Неплохо смотрелось и быстрое танго в исполнении Петра и Вероники. И даже тот досадный эпизод в самом конце танца, когда Калачников подхватил свою партнершу за талию и почти сразу же уронил ее, не выпадал из общей канвы, казалось, так и надо, так и задумано. Ну а чтобы не была видна гримаса боли на лице Петра, финальную часть их выступления показали общим планом – запись программы велась шестью камерами, и режиссеру было из чего выбрать.
Тут Калачников почему-то опять вспомнил смуглую докторшу из «Скорой помощи», отчего серьезно разозлился. Он не сделал этой голубоглазой сучке ничего такого, чтобы целый день испытывать чувство вины. Ну разве что попросил ее скрыть от окружающих его заболевание, пообещав пригласить на следующий день в ресторан. Но ведь и прежде он нередко обманывал женщин, давал им пустые обещания, жил сразу с тремя-четырьмя, вообще бросал их без каких-либо объяснений, сюсюканий и никогда не мучился угрызениями совести.
В конце концов, уже около десяти Калачников взялся за телефон. Он сделал не менее семи-восьми звонков, каждый раз подробно представляясь, – это действовало безотказно, – прежде чем ему сначала указали отделение «Скорой помощи», из которого вчера посылали машину в телецентр, а потом назвали фамилию и имя врача, возглавлявшей бригаду, и даже сообщили ее домашний номер. Просто удивительно, подумал Калачников, какими доброжелательными становятся люди, узнав, что разговаривают со знаменитостью. Видимо, всем приятно потом рассказывать, что звезда телевидения их о чем-то просила.
Звали докторшу Мариной Волкогоновой. Петр тут же перезвонил ей, и, к счастью, она сама взяла трубку.
– Кто-кто?! – недовольно переспросила Волкогонова, когда он назвал себя.
– Это Петр Калачников, – повторил он. – Помните, вы вчера приезжали в телецентр и помогли мне?
После этого в трубке залегла продолжительная, подозрительная пауза.
– У вас какие-то претензии?! – наконец выдохнула она. – Так я и знала, что с вами у меня будут неприятности!
Надо было слышать тембр ее голоса. Докторша явно пожалела, что вчера сама не сломала себе ногу или не слегла с какой-нибудь тяжелой болезнью, освободившей бы ее от дежурства в «Скорой помощи».
– Нет-нет! О чем вы говорите, никаких претензий у меня нет, – поторопился Петр развеять ее страхи.
– Тогда что вы хотите?!
– Я звоню только потому, что обещал сегодня куда-нибудь пригласить вас и подробно объяснить, почему мне так важно, чтобы никто не знал о моих проблемах со здоровьем. Ну хотя бы еще месяц-полтора.
Волкогонова опять надолго замолчала. Или она была туповата, или что-то случилось со связью.
– А почему вы думаете, что мне это интересно? – опять возник в трубке ее голос. – Нравится вам рисковать своей жизнью, ну и на здоровье…
– Мне не хотелось, чтобы вы считали меня лгуном: мол, пообещал и пропал.
– Ах, вот оно что, – устало вздохнула она. – Не думала, что люди на телевидении такие щепетильные.
– Не все, но некоторые…
– Я на вас совсем не обиделась. Честно говоря, я даже забыла о вас, так что успокойтесь. Никаких обязательств у вас передо мной нет.
Ее равнодушие добило Калачникова, он засуетился, заговорил еще путанее:
– Нет, это дело принципа: вы пошли мне навстречу, и я должен ответить вам тем же! Сегодня я был очень занят – опять пришлось ехать на съемки – и не мог связаться с вами, но завтра давайте обязательно встретимся. Посидим в каком-нибудь уютном ресторанчике.
Опять пауза. Все-таки она была туповата.
– Ну хорошо, – вздохнула Волкогонова, – давайте встретимся. А во сколько?
– Скажем, вечерком. – Игривый тон сейчас был ни к чему, и он поправился: – Я говорю, вечером.
– Нет, только не вечером, – уже без колебаний ответила она. – По вечерам мне вырываться труднее, да и в понедельник мне надо рано вставать: у меня дежурство.
У Калачникова едва не вырвалось грубое ругательство. Уже давно ему не приходилось уламывать женщин, тем более таких – ничего собой не представляющих. Как будто этой стерве каждый день звонят известные телеведущие, звездные шоумены и приглашают в рестораны.
– Нет вопросов, – с фальшивой покладистостью бросил он в трубку, – не можете вечером, тогда встретимся днем. В это время мне тоже удобно. Пообедаем, поговорим… Я заеду за вами, скажем, в два, нормально?
– Да.
– Только скажите куда.
Она назвала улицу и дом, однако ни подъезд, ни номер квартиры не указала.
– Подождите меня на углу дома, я сама к вам выйду. У вас какая машина?
– «Мерседес»… белый, – обретая уверенность, ответил Калачников.
Его машина сбивала спесь с любой сучки, а тем более эта докторша никогда, наверное, на таких не ездила. Повесив трубку, Калачников лег спать, однако долго ворочался. Он думал, как наказать Волкогонову за испытанные унижения, за то, что ему пришлось уламывать ее. Ничего путного ему в голову так и не пришло, но в принципе у него было еще время придумать что-то особенное.
Глава 3
Оказалось, что Волкогонова жила неподалеку от главного здания МГУ в одном из так называемых сталинских домов. Их строили вскоре после Второй мировой войны, и советско-имперскому стилю этих зданий характерна была не только богатая лепнина на фасадах, но и довольно роскошное нутро – просторные комнаты, высокие потолки, огромные окна, впускавшие много света. Не случайно квартиры в «сталинках» стоили сейчас почти так же дорого, как и в современных домах бизнес-класса, и врач «Скорой помощи» вряд ли могла купить здесь что-то на свою нищенскую зарплату.
Как и было договорено с Волкогоновой, Калачников остановился на углу дома, у одной из ведущих во двор арок, и, не выходя из машины, стал ждать. Сам факт, что докторша не позволила ему подъехать к ее подъезду, а тем более зайти за ней в квартиру, раздражал Петра. Она словно не хотела афишировать их знакомство, и конечно, не потому, что была замужем – иначе бы эта встреча вообще не состоялось или была бы назначена в другом месте, где нельзя попасться на глаза соседям. Просто Волкогонова демонстративно подчеркнула существование определенной дистанции между ними, которую не собиралась укорачивать: мол, едва знакомым людям не принято сообщать подробности своей личной жизни, в том числе свой точный адрес, номер квартиры и подъезда.
И еще Калачников немного злился на себя. Ему было непонятно, зачем он вообще назначил это рандеву. Да, Волкогонова была красивой сучкой, но мало ли привлекательных, сексуальных баб на белом свете?! И даже если он не почувствовал с ее стороны привычного для себя женского обожания, то стоило ли ради исправления этого пустячного казуса прилагать сверхъестественные усилия: просидеть вчера на телефоне целый вечер, а сегодня торчать у этого дома?!
