Жозефина Харт - Грех
Я познакомилась с ним несколько лет назад на вечеринке у Элизабет. Я держалась настороже, и это подстегивало его. Я бывала в его квартире. Я так хорошо обдумала стратегию и тактику своего поведения, настолько тонко подвела его к своему «падению», что в момент обладания на его лице явно читался триумф. Тот размах, который очень быстро приняла его любовь, был всего лишь неприятным осложнением, возникшим из реализации во всех отношениях совершенного сценария.
Были, конечно, и другие мужчины, кроме Доминика. Приятель Элизабет, художник из Мексики, которого она, к большому моему разочарованию, отвергла (я узнала об этом слишком поздно). Затем связь с одним совсем захудалым аристократом, который был помешан на идее, что он великий художник. Этот роман позволил мне урвать для себя один уик-энд в Париже. Это приключение он утаил от Элизабет, которой полностью подчинялся. Это были два захватывающих и очень познавательных для меня дня. Сын наших соседей по Лексингтону оказался не очень-то ценным приобретением. Было даже забавно наблюдать, как он убивается, раскаиваясь в том, что изменил Элизабет.
Я посмотрела на Доминика. Он предан Рут. Он никогда не станет возлюбленным Элизабет. Ее решение сохранить за собой студию удивило меня. Элизабет не говорила мне об этом, возможно, она полагала, что это пустяк, не заслуживающий внимания. Но для Доминика это имело большое значение. Я вздохнула. По крайней мере в ближайшее время я не намеревалась рвать отношения с Домиником.
8
— Ну, чудесная парочка…
Губерт улыбался. Он с Элизабет и я с Домиником сидели в ресторане, находившемся в их доме. Обед в честь возвращения. Элизабет не была искусной поварихой.
Загоревшая, с посветлевшими волосами, в кремовой шелковой блузке и темно-коричневой юбке, Элизабет рассказывала о Греции. Каждое ее слово дышало любовью. Она говорила о природных красках, на что она, как художница, не могла не обратить внимания. Я не сомневалась, что в ее живописи наступил греческий период. Нежные голубовато-зеленые и белесо-небесные тона прорежут алые и розовые лепестки. Или же, для большей эффектности, на холсте возникнут пешие и конные крестьяне в черных одеждах.
— Итак, мадам и месье Губерт Баатус, недавно обвенчанные… благополучно сыгравшие свадьбу… являют собой образец семейного счастья.
Доминик всегда стремился к четким формулировкам.
— Вряд ли оно существует, — сказал Губерт.
Казалось, Элизабет была шокирована этим замечанием.
— В самой семейной жизни нет особых радостей. Счастье состоит в том, чтобы быть рядом с кем-то. И быть нужным кому-то.
— И это не зависит от семейственности?
— Нет. Однако в совместной жизни, формально признанной, есть своеобразная легкость, удобство и даже удовольствие. Есть что-то восхитительное. Мудрое. Семейная жизнь — это счастье, помноженное на мудрость. Разве не так?
— Ваш английский катастрофически улучшился.
— Спасибо, Рут — Он улыбнулся мне.
— Когда Губерт впервые разговаривает с кем-нибудь, его английский звучит немного искусственно. Он застенчив, — сказала Элизабет.
— Застенчив? Ну разве чуть-чуть, — улыбнулась я.
— Счастье, помноженное на мудрость. Неплохо сказано. Надеюсь, вы долгие-долгие годы будете жить в счастье, помноженном на мудрость.
Доминик поднял бокал.
— За мудрое счастье — счастье Элизабет и Губерта.
Мы вернулись в квартиру Губерта, которая теперь стала их домом, чтобы выпить кофе. Это было холостяцкое жилище: мебель из грубого темного дерева, пестрые занавески, взятая напрокат софа — все нереальное, почти элегантное. Красивый антураж для красивого мужчины. Он наблюдал за тем, что я оглядываю квартиру.
— Через пару лет мы переедем в Париж. Поэтому вряд ли имеет смысл обновлять обстановку.
— Это уже решено? — спросил Доминик.
Мысль о разлуке была отвратительна.
— О, да, — кивнул Губерт.
— А до тех пор я буду заниматься живописью в моей студии, — добавила Элизабет. — Губерт обещал мне, что у меня будет мастерская в мансарде.
Я уже представляла себе новый период в жизни Элизабет — «под крышами Парижа», — отливающий серыми тонами. Под какой стереотип она будет подгонять свою жизнь? Счастье, помноженное на мудрость, на мой взгляд, должно быстро наскучить. А если бы я была Элизабет, нашла бы я себя рядом с Губертом? Если бы я была Элизабет?
— Ну что ж, вынуждены вас покинуть. Очень приятно было повидать вас. И удостовериться в полной гармонии. Я всегда стремлюсь к гармонии в математике. Вы бы удивились, какая там открывается красота. Знаете, греки считали, что именно в этом сущность добра.
— О, Доминик, что за романтизм! Я никогда не слышала, чтобы ты в таком тоне говорил о своей работе.
— Может быть, Рут, я всегда опасаюсь насмешек.
Он не сказал, с чьей стороны.
— Любовь — это чудо. Кто-то вдруг предстает в лучах света. Это похоже на мою живопись, на вышедшую из моды полную света живопись. Любовь расширяет возможности зрения. Она высвечивает того, кто любим. Только любящие воспринимают это сияние. И именно так, в лучах света, я вижу Губерта.
Элизабет произнесла эту речь и замолчала. Было странно слышать от нее подобный спич. Ее тонкое лицо стало пугающе неприятным. От изумления я даже перестала ее ненавидеть. Пыталась ли она спрятаться?
— Раньше я часто поступал плохо, эгоистично. Благодаря Элизабет я стал лучше.
Губерт — красивый, счастливый и покорный.
— И какие доказательства этого вы можете представить? — Я старалась, чтобы в моем голосе не прозвучала откровенная насмешка.
— Никаких, Рут. Но я изменился. Например, я меньше дразню людей.
Я застыла.
— Да, Губерт, ваш английский, несомненно, улучшился. Вас больше не затрудняют нюансы смысла.
Он засмеялся.
— О, Рут, надеюсь, вы тоже смягчитесь.
Доминик вздрогнул при этих словах. Он безуспешно пытался заставить меня быть менее холодной.
Элизабет вмешалась, почувствовав его замешательство.
— Думаю, Доминик делает для этого все возможное. Теперь, как истинная француженка, я должна расцеловать вас на прощание.
Она небрежно чмокнула меня. Мы распрощались с ними и вышли. Пара, сильно уступающая им в гармоничности.
9
Можно ли соблазнить счастливого молодожена сразу же после свадьбы? Особенно молодожена, который находит в своей жене качества, с которыми он ранее не сталкивался?
Здесь обычная стратегия бессильна. Плавать вокруг него в лексингтонском бассейне или, напялив платье с более чем нескромным вырезом — кстати, отсутствовавшее в моем гардеробе, — наклоняться вперед в порыве эмоций… Прямые атаки не годились для такого человека, как он.
