Элизабет Лорд - Похищенные годы
– Кошмар! – сказала Летти и закрыла дверь.
Вторая спальня также была набита спящими телами. Мама наверняка пошла в маленькую комнату Летти, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть от гостей.
– В нашем же доме нам негде спать! Вдруг ее осенило.
– В магазине есть какой-то матрас. Видит Бог, я смогу заснуть и на куче тряпья.
Лежа рядом с сестрой, Летти потянулась, и сонные мысли закружились в ее голове. Она вновь услышала красивую, правильную речь Дэвида Бейрона. В знак протеста Летти стала вести себя, как нахальный кокни, которым она на самом деле и была. Она ненатурально смеялась, громко говорила, глотала окончания слов и, забывшись, употребляла все разговорные словечки, которые хорошо известны в Ист-Энде и от которых Дэвид Бейрон должен был прийти в ужас.
Тем не менее он и глазом не моргнул. Настоящий джентльмен, он вел себя так, словно она была баронессой. Это так на нее подействовало, что она стала говорить даже то, чего вовсе не собиралась. Например, когда он спросил, не хочет ли она еще портвейна, она ответила, да еще с жутким произношением: «Спасибо, я могу налить себе сама». Господи, как это было ужасно!
– Себе сама… – бормотала она в темноте, лежа в магазине, безуспешно пытаясь правильно произнести эту фразу.
Люси зашевелилась во сне и спросила:
– Что?
Летти замерла и лежала неподвижно, пока сестра опять не заснула. Она и сама пыталась заснуть, но Дэвид Бейрон не выходил у нее из головы. Как он, поблагодарив мать и отца за гостеприимство, повернулся к ней и сказал:
– Я очень рад, что познакомился с вами, мисс Банкрофт.
Это было так заученно и так формально, что Летти чуть не запрыгала. В ответ она пожала плечами, словно это ее нисколько не волновало. А на самом деле – волновало. Ей было ужасно обидно, что он не попросил разрешения увидеться с ней снова. И даже его прощальный взгляд она расценила как упрек за ее поведение в этот вечер.
Взбешенная, она повернулась на бок и уставилась в темноту магазина, затхлый запах обволакивал ее. Как Люси могла назвать его красивым? Ребята из их квартала были гораздо красивее и крепче сложены. С другой стороны, то, что Дэвид Бейрон был уже взрослым, придавало ему определенную привлекательность… О, все равно, теперь уже поздно. Она поспешила закрыть глаза, пока яркий утренний свет окончательно не лишит ее возможности заснуть.
– Мне следовало быть с ним более приветливой, – сказала Летти, меланхолично обмахивая пушистой щеткой вазы на пианино. Последние гости наконец разошлись, и после вчерашней толкотни квартира показалась ей огромной и пустой.
Все мысли Люси были сосредоточены на Джеке и на том, когда же он заговорит с отцом об их помолвке.
– Остается только ждать, – пробормотала она; ее руки, как автомат, быстро наводили глянец на полированном красного дерева обеденном столе.
Летти еще раз взмахнула щеткой.
«Может, он придет сегодня вместе с Джеком?» – подумала она с надеждой.
Джек приезжал каждое воскресенье, и они с Люси ехали на трамвае в парк Виктория – единственное мало-мальски приличное место в Ист-Энде для влюбленных парочек и семейных пикников. Там был загон для оленей, озеро с островом в центре, на котором была китайская пагода, огромный, разукрашенный викторианский питьевой фонтан, множество кустарниковых аллей и уединенных тропинок, футбольное поле и теннисные корты. Парк тянулся до самой Хакни Даун, почти выходя за черту города.
Когда Люси поцеловала на прощание Джека и вернулась в дом, ее глаза горели, а лицо пылало, и вовсе не от свежего воздуха. Мама мельком взглянула на нее и отвела глаза; лицо отца приняло встревоженное выражение.
Летти мечтала, чтобы и ее кто-нибудь пригласил в парк Виктория и чтобы у нее тоже были причины выглядеть такой взволнованной.
– Не думай, что я хочу его снова увидеть, – тем не менее пробормотала она.
– Я и не думаю, – в тон ей ответила Люси. – Ты ясно дала понять, что он тебя нисколько не интересует.
– Я не давала этого понять. Я просто не хотела, чтобы он думал, будто я брошусь в его объятия.
Она последний раз провела щеткой по вазе и занялась золочеными рамами двух картин, висевших рядом на стене около двери. Когда-то отец принес их из магазина, и, сколько Летти себя помнила, они всегда здесь висели, так что стена под картинами была более светлая, чем везде.
На одной из них была изображена молодая женщина с классическим, округленным лицом, пухлой фигурой и пышными распущенными белокурыми волосами, которые так любили викторианцы. Она была задрапирована в спадающую полупрозрачную желтоватую ткань и сидела спиной к скале, прикованная к ней золотыми цепями. Ее руки были скрещены на груди, а отрешенный, полный драматизма взгляд устремлен в небеса. Зеленое бушующее море плескалось у ее ног, а все небо было покрыто грозовыми тучами.
На другой картине море уже успокоилось, и эта же женщина, уже без цепей, стояла, обхватив скалу руками, хотя ее взгляд был таким же отсутствующим и так же обращен в небеса. Летти всегда интересовало, что за история изображена на этих картинах, но никто ей не мог этого объяснить.
Люси покрыла стол скатертью и занялась пианино.
– Все, что я могу сказать, – продолжала она, – это то, что, если Джек приведет его, тебе стоит быть с ним более дружелюбной. Хотя, в конце концов, это твое дело, а не мое. У нас с Джеком есть сегодня более серьезные темы для разговоров.
Она имела в виду, что хочет заставить Джека поговорить с отцом, хотя нельзя было не видеть, как Джек боится этого. Ее отец был человек спокойный, может, немного упрямый, но он не затевал споров по пустякам и уж во всяком случае давно смотрел на Джека как на весьма подходящего молодого человека.
Джек всегда приходил после воскресного обеда, часа в два. Уборка была закончена; мать, как обычно по воскресеньям в это время, лежала со стаканом пива. Это полезно для крови, говорила она; отец находился внизу в магазине, а Люси сидела у окна в своем лучшем, воскресном платье. То, в котором она была на свадьбе сестры, требовало переделки, и поэтому сейчас она была в темно-синем костюме, закрытой кремовой блузке и кремовой соломенной шляпке, приколотой к волосам. Она выглядела очень изящно, но ожидание Джека начинало ее утомлять.
Летти сидела за столом, положив локти на выходящую раз в неделю газету «Пега Пейпер» и подперев рукой подбородок.
На ней тоже было ее лучшее воскресное платье, хотя она никуда не собиралась. Просто на всякий случай.
Сегодня опять был прекрасный солнечный день.
Грязное окно было слегка приоткрыто, чтобы впустить немного свежего воздуха, но вместе с ним в комнату проникал и слабый запах птичьего помета из клеток, висевших около двери магазина напротив. Раздавались громкие голоса продавцов, грузивших клетки на повозку, отчего рынок, и без того близко расположенный, казалось, находится прямо в их комнате.
