Арина Холина - Законы высшего общества
Ее мать только кричала на нее: «Не сутулься!», «Не морщи нос!», не пускала ее в театральную студию — почему??? Денег было жалко? Из вредности? Не разрешала ходить с девочками в бассейн — хотя за Настю платила мать ее знакомой. Прятала от Насти дорогие шоколадные конфеты.
Она, наверное, не знала, что Настя все подмечала — и как девочки пересказывали разговоры мамаш после родительского собрания: вот, мол, Лиза — это ее, Насти, мама — ходит вся в кашемире и на шпильках, прическа у нее самая наимоднейшая, в ушах — бриллианты, а дите запущенное, лохматое и ест, как Маугли.
Настя считала себя некрасивой, потому что такой и была — диковатым, раздражительным, упрямым и злым подростком, который точно знает одно — его никто не любит.
Алик отвел ее в салон красоты, где Настю подстригли, выщипали брови, купил ей красное платье, в котором она выглядела, как Кармен, кормил только в ресторанах, заставлял ходить на тоненьких каблуках и уверял, что она вырастет в большую актрису.
Он был ее лучшим другом. И он же заставил ее первый раз испытать муки неразделенной любви. Дивной юношеской неразделенной любви, когда твое пока еще нежное сердце сочится кровью, когда на нем только появляются первые шрамы, когда ты еще чувствуешь кожей и не можешь встать на ноги, потому что так «надо».
Когда Настя решила, что любит его, выяснилось, что сам Алик любить никого не желает. Он уверял, что никакой такой любви вообще не существует, — и шлялся по кабакам с моделями, балеринами и просто девками, которые готовы были на все за бутылку вина и шоколадку.
Его загрубевшее сердце уже давно не трепетало от взгляда, от слова, от прикосновения — Алику нужен был адреналин, потрясение, а Настя, с ее нежным щебетом и влюбленными щенячьими глазами, была лишь передышкой между демоническими красавицами и разухабистыми шлюшками, которых богатый и щедрый Алик встречал на каждом шагу.
Но ему нравилось иметь рядом вот такую Настю, о которой он мог бы заботиться и которую даже считал своей девушкой, только Настя была не готова к тому, что все романы про любовь — в лучшем случае преувеличение.
Настя делала все, что положено: рыдала в подушку, провалила сессию, ходила нечесаная, с заусенцами на ногтях, пока Алик не отловил ее в баре рядом с институтом — пьяную и несчастную — и не отвез к себе.
— Насть, а что тебя не устраивает? Ты же не хочешь замуж?
Она взглянула на него с презрением. Почему это она не хочет замуж?
— Хочу! — ответила Настя.
— А зачем? — поинтересовался Алик. — Зачем такой женщине, как ты, замуж?
Как это — «зачем ей замуж»? Замуж — это, во-первых, свадьба, во-вторых, «жили долго и счастливо», ну, и потом… Настя впала в задумчивость.
— Но если я тебя люблю, мне неприятно… — начала было она, но Алик перебил.
— Насть, не надо меня любить, — посоветовал он.
И Алик так красиво рассказал о свободных отношениях, о том, что секс — это не измена, а измена — предать любимого человека, что Настя, как и тысячи наивных девушек до нее, поверила ему.
И только спустя несколько лет поняла, что Алик просто-напросто балбес, которому хотелось и рыбку съесть, и с горки прокатиться: ему нужна была Настя — красавица, актриса и эти вот вспышки страсти со случайными девицами. Он хотел все, сразу и сейчас.
А тогда Настя лезла на стену, и каждый день разыгрывалась новая трагедия — Алик не пришел, Алик опоздал, Алик не позвонил, от Алика пахнет «Диориссимо»… Она верила, что любит его, верила в то, что, когда женщина и мужчина вместе — они не должны делать ничего такого, что причинило бы друг другу боль (ха-ха-ха!), верила, что она просто что-то делает не так, а когда сделает так, Алик будет принадлежать только ей.
Алика она бросила спустя полгода — надумала выходить замуж. По большой любви.
— Это чушь, — сказал Алик и оказался прав.
Настя самоотверженно полюбила грузина со сценарного факультета. Он был худой, с глазами, как у Марчелло Мастроянни, сын знаменитого тбилисского режиссера.
Она пропала, едва тот до нее дотронулся, а дотронулся он случайно — стоял в очереди в кафе и нечаянно задел рукой. У Насти закружилась голова.
Свадьба была упоительная — двести гостей, весь Тбилиси, гуляли три дня, а Настя и Леван выплясывали лезгинку — как и положено.
Ей казалось, он — любовь всей ее жизни. Гений. Лучший любовник. Он тоже во все это верил, читал стихи, говорил, что напишет ей роль, устраивал жуткие сцены ревности, с кем-то дрался из-за нее — и Настя не понимала, что они были заурядной парой, которую не связывает ничего, кроме секса. Секса, которого в этом возрасте никогда не бывает много, секса, из-за которого влюбляешься так, что просыпаешься с пятью детьми в деревне Пердищево и удивляешься: «Это что, моя жизнь?» Бог миловал, детей Настя с Леваном не завела, но секса поначалу было так много, что Настя ходила, пошатываясь, с безумными глазами и хохотала без причины.
Они жили два года. Сначала Настя догадалась, что Леван — морфинист. Потом выяснилось, что ни черта он не гений. Его выгнали из института. Денег не было. А как только Настя его разлюбила, оказалось, что любовник он просто ужасный. Наверное, она так пылала первое время, что он мог вообще ничего не делать — просто лежать рядом, а Настя бы считала его идеалом плотской любви.
Настя где-то встретила Алика и осталась у него просто от отчаяния — у нее не было денег на обратную дорогу. Но так как с Леваном — плохим любовником из-за его пристрастия к морфию секса скоро не стало вовсе, Настя после института бежала к Алику, который, выяснив ее положение, потихоньку давал ей деньги. С мужем Настя разводилась, поселившись у Алика, хоть тот и был против, но свою квартиру она сдавала, так что податься было некуда.
С Аликом она тогда прожила год.
Потом он ее выгнал, и они встречались от случая к случаю. За все это время она так и не поняла, чем Алик занимается — то он торговал водкой, то сахаром, то какими-то пальто вместе с иконами и сомнительным Куинджи…
А потом Настя стала знаменитой.
Это был июль. Труппа уехала на гастроли, и спектакли давал второй состав. Прима второго состава сломала ногу, поэтому Федру исполняла Настя. Она даже не боялась — на второй состав никто не шел, все разъехались по дачам. Но театральный критик журнала «Афиша» был в Москве — жена его лежала на сохранении, отпуск накрылся, и критик вместе со знакомым молодым режиссером пришел в театр.
Не то чтобы именно в этот день Настя была прелесть как хороша. Просто критику надо было о чем-то писать. И он написал о «новой звезде». А молодой режиссер пригласил ее сняться в кино, которое показалось Насте полнейшим безумием, но имело успех даже в Каннах — на следующий год. Маленький такой успех, но все же.
