Салли Боумен - Любовь красного цвета
Пикси была честолюбивой и вдобавок весьма способной девятнадцатилетней девушкой. К тридцати годам она намеревалась стать редактором английского издания «Вог»,[1] а еще года через три – взять штурмом Нью-Йорк. Пикси, причислявшая себя к «новым панкам», одевалась более чем оригинально. Вот и сейчас в носу у нее была сережка с бриллиантом, на шее болталось африканское ожерелье, ноги обтягивали эластичные лосины, а блузка от Готье была, похоже, сшита из креветочной скорлупы. Пикси говорила с сильным ливерпульским акцентом и была хорошо знакома с уличными нравами. Линдсей делала вид, что взяла ее на работу именно по этой причине, на самом же деле девушка просто нравилась ей и напоминала женщине ее собственную блаженную, не знавшую сомнений юность. Вот только в присутствии Пикси она нередко ощущала себя старой.
Повесив наконец телефонную трубку, девушка хихикнула.
– Бедный мистер Макгуайр, – сказала она. – У него был такой несчастный голос.
– Вот и хорошо.
– Почему вы его так не любите? – воззрилась на Линдсей секретарша. – По-моему, он – классный мужчина.
– Именно потому, что он – мужчина! Наглый мужчина, который повсюду лезет. А ты, Пикси, наблюдай и мотай на ус, поняла?
– В меня он мог бы влезть в любой момент. Я была бы только рада.
– Пикси! Посмотри лучше на меня. Я выгляжу угрожающе? Как костюм?
– Костюм у вас совершенно обалденный! Просто супер! Хотите меня испытать?
– Ну, что ж, попробуем. Могу даже дать тебе подсказку: он обошелся мне в пять месячных зарплат. Чтобы его купить, мне пришлось заложить кое-какое имущество и взять кредит во Всемирном банке.
– Костюм – явно от Казарес. – Пикси наморщила лоб. – Дайте секунду подумать. – Модель прошлого года. Весенняя или осенняя? Ага, осень 94-го. Строгие линии… Они говорят мне, что это – настоящая «от кутюр»…[2]
«Пусть лучше они скажут то же самое Макгуайру», – подумала между тем Линдсей.
– …Но это явно не «от кутюр», если только вы не вышли замуж за миллионера.
– Хотелось бы!
– Значит, костюм из разряда «прет-а-порте»,[3] но – высшего качества. Об этом говорят пуговицы – ах, какие пуговицы! – покрой жакета, фактура, да и сама ткань. Кашемир?
– Да, с шелком. Что еще?
– Воротник. – Довольная собой, Пикси улыбалась. – Смотрите, какими складками он ложится вокруг шеи.
– Молодец, уже теплее.
– Все, вспомнила! Осень 94-го, авторская модель Кейт Мосс. Только тогда она выполнила его черным, а не бежевым. На показе он шел то ли под сорок третьим, то ли под сорок четвертым номером.
– Под сорок третьим. Прекрасно, Пикси! Итак… Я уже достаточно опоздала, как ты думаешь?
– На двадцать минут. Может, еще минут пять подождать? Уж коли хамить, то по-крупному, верно?
– Верно, – улыбнулась секретарше Линдсей. Она выждала еще десять минут.
* * *– Садись, будем пить кофе, – предложил Роуленд Макгуайр, снимая ноги со стола и выпрямляясь во весь свой чуть ли не двухметровый рост. Линдсей наградила его взглядом, содержавшим тщательно выверенную дозу арктического холода. Эффект его, правда, был немного смазан оттого, что смотреть на хозяина кабинета ей приходилось снизу вверх.
– Что ж, если у тебя так много свободного времени… – проговорила она, надменно пожав плечами. – У меня-то, как ты знаешь, работы по горло.
Макгуайр отреагировал на этот выпад лишь мимолетным взглядом на циферблат своих часов.
– Садись, – бросил он через плечо. – Извини за беспорядок. Сбрось весь этот бумажный хлам в сторону, да и дело с концом. Просматривал тут старые номера…
Линдсей поглядела на его широкоплечую спину. Судя по всему, в отличие от всех остальных мужчин, работавших в этом здании, Макгуайр сам варил себе кофе. Впрочем, нет, скорее всего это – еще одна уловка, предназначенная для того, чтобы производить впечатление на окружающих, решила она. Наверняка, если бы не присутствие здесь Линдсей, кофе для него готовила бы одна из целого сонма молоденьких девиц, появившихся здесь вместе с Макгуайром и теперь сидевших в приемной и трепетавших при его приближении.
Не говоря ни слова, Линдсей стала прокладывать себе путь к письменному столу. Проход был завален кипами бумаг и пирамидами из книг. За два месяца Макгуайру удалось до неузнаваемости изменить и отдел, который он возглавил, и всю его работу. До его прихода отдел очерков был весьма приятным местечком. Его населяли одаренные молодые люди, бегавшие как черт от ладана от любой требующей хоть малейших усилий работы и в свободное от вечеринок время поздравлявшие друг друга с тем, как удачно им удалось улизнуть от того или иного задания. Они являли собой полную противоположность настоящим работягам из отдела новостей. После появления здесь Макгуайра все эти трутни спешно разлетелись в разные стороны.
По пути к святилищу Макгуайра Линдсей с горечью заметила, что всех ее старых знакомых заменили в равной степени привлекательные молодые женщины. Про всех них говорили, что они – честолюбивы, пугающе умны и… по уши влюблены в Роуленда Макгуайра. Проходя сквозь шеренгу их оценивающих взглядов, Линдсей испытывала неподдельное удовлетворение от того, что на ней – костюм от Казарес.
Неузнаваемо изменился и кабинет, в котором сейчас обитал Макгуайр. Некогда выдержанный в мягком модернистском стиле с большим количеством хромированного железа и черного дерева, теперь он напоминал берлогу какого-нибудь одержимого ученого конца прошлого века. Здесь, правда, находился и вышедший уже из моды компьютер, на котором работал Макгуайр, но за горами книг и кипами бумаг, заваливших всю комнату, разглядеть его было невозможно. Усевшись на стул у письменного стола Макгуайра, Линдсей бросила взгляд на ближайшую к ней кипу и с раздражением отметила, что та состояла из правительственных отчетов. Поверх нее лежало французское издание Пруста – изрядно зачитанное и с большим количеством бумажных закладок.
Чуть подавшись вперед, женщина покосилась на бумаги, которые читал Макгуайр, когда она вошла в кабинет. На столе лежала большая зеленая папка, пачка факсов и сегодняшний номер «Таймс», открытый и перегнутый пополам на кроссворде. Про Макгуайра говорили, что он без труда способен полностью и за пятнадцать минут разгадать абсолютно любой кроссворд. Сейчас она убедилась в верности этих слухов: все клеточки кроссворда были заполнены.
– Ты, наверное, единственный мужчина в Лондоне, который заполняет кроссворд перьевой ручкой, – едко заметила Линдсей. – А что, если ошибешься?
– Обычно я не ошибаюсь, Линдсей, – ответил Макгуайр, протягивая ей чашку черного кофе. – Все эти кроссворды кажутся мне сущей чепухой. Особенно – в «Таймс». Одни и те же вариации. Детский лепет.
