Любовь на проводе (ЛП) - Борисон Б.К.

Я провожу ладонью по подбородку, пальцы тянутся к затылку.

— Ты думаешь, парень решит эту проблему?

— Не знаю, — признаётся Майя. — Может, она станет счастливее.

— А ты как думаешь, Люси? Стала бы?

— Ни за что, — отрезает она, не колеблясь ни секунды.

Я всхлипываю от смеха.

— Какая страсть.

— Позволь задать тебе вопрос, мистер Валентайн.

— Просто Эйден, — шепчу я, нарочно понижая голос — как в студенческие годы, когда пытался звучать как настоящий радиоведущий.

Она фыркает, не то смеясь, не то кашляя.

— Хорошо, Эйден. Ты свободен?

Я уставился в стену студии, сбитый с толку. Люси всё время поворачивает туда, где поворота не ждёшь, а я бегу позади, не поспевая.

— Свободен.

— И ты ходишь на свидания?

— Иногда.

— И как оно?

Моё последнее свидание — месяца четыре назад. Всё закончилось коротким, но приятным эпизодом в её постели. По дороге домой я зашёл за канноли в ту маленькую итальянскую пекарню. С тех пор мы не разговаривали.

В целом свидания кажутся мне бессмысленной тратой времени. Но этот эфир — не обо мне.

— Мне интереснее, что ты думаешь о свиданиях, — увиливаю я.

— Думаю, это отстой.

Я смеюсь, вожусь с наушниками, сдвигаю ободок назад. В левом ухе трещит статика.

— Почему?

— Я ненавижу это. Всё как танец, который я никогда не учила. Я правда не понимаю, как всё это работает — и это не отговорка. Я искренне не понимаю. Нужно пробиваться через миллион слоёв, прежде чем можно быть собой. Похоже на тот сон, где идёшь по школе в одном белье.

— Думаю, свидания не должны так ощущаться.

— Это ты как эксперт говоришь?

— Да, — смеюсь. — Как эксперт.

— Я попробовала приложение для знакомств. Держалась там две недели. Самые позорные две недели в жизни.

— Для тебя? Или для твоих потенциальных…

— Жертв?

— Я хотел сказать «партнёров», но если тебе так комфортнее…

Она делает паузу — в голосе раздумье.

— Как себя «упаковать», чтобы понравиться? Наверное, это уже был тревожный звоночек. Мне даже анкету было сложно заполнить — подруга помогала.

— Пэтти?

— Ага, — усмехается Люси. — Моя единственная подруга, как выясняется.

— Может, ты просто не видишь себя ясно.

— Может, вообще никто больше никого не видит по-настоящему. Пока сидела в приложении, чувствовала себя карикатурой. Будто сердце своё в игру превратила. И мне это ужасно не понравилось. Я рада за тех, кто нашёл кого-то через такие штуки. Правда. Но у меня всё было не так. Я постоянно задавалась вопросом: «а правильно ли я это делаю?» Мне это просто не подходит. И от этого стало казаться, что… что я вообще не тот человек.

— Не тот — для чего?

Её смех звучит резко. Слишком.

— Для всего. Для любви, наверное. Не знаю.

Я сжимаю губы в прямую линию.

— Ты ходила на свидания?

— Угу. Два, по-моему. А потом решила попробовать другой способ, что-то друг друга познакомил. Все трое — нормальные. Симпатичные. Но желания продолжать не появилось.

— Без искры, — предполагаю. — Не зацепило.

— Скорее, стало хуже. Я чувствовала себя маленькой, оторванной. Будто мы все, в этом гигантском шумном мире, просто сталкиваемся, но никто не хочет за меня зацепиться. Я будто исчезала. И все вокруг — тоже.

Она выдыхает — медленно, дрожащим голосом. Я почти чувствую, как она возвращается в себя на другом конце линии.

— Прости. Это всё, наверное, бред. Я несу какую-то ерунду.

— Нет, — отвечаю я, уставившись в кофейное кольцо на столе. Она честна. Более честна, чем кто бы то ни было в этой программе. — Всё логично.

Сколько раз я сам чувствовал, будто плыву по течению?

Как часто не мог найти в себе ни капли энтузиазма?

Я тоже в тумане.

Я тоже чувствую себя маленьким.

Оторванным.

Я понимаю её даже слишком хорошо.

— Я перестаю пытаться с кем-то встречаться, — говорит Люси. — У меня и так много любви в жизни. Не уверена, что мне нужно больше. Я не хочу… не хочу соглашаться на что-то просто ради того, чтобы сказать, что у меня это есть. Твержу себе это снова и снова… и вот мы здесь.

Она смеётся — коротко, устало, над собой.

— Я выхожу на новый уровень жалости к себе. Моя дочь дозванивается в радиостудию, потому что переживает, что я сижу одна на диване.

— Думаю, дело не только в этом, — говорю я, вытягивая ноги под столом. — Она что, ушла? Что-то молчит.

— Уснула, — мягко отвечает Люси.

Я откидываюсь в своём скрипучем, полуразвалившемся кресле и прислушиваюсь. Ловлю звуки между строк — из тех, что рождают образы. Шорканье носков по одеялу. Проезжающая машина. Ветер в оконной раме. Скрип половиц.

И на секунду мне кажется, я слышу её улыбку — тонкий полумесяц в темноте.

— Думаешь, попробуешь снова? С учётом того, что Майя этого хочет?

— Не знаю… — говорит она. — Это ведь не ей решать. Даже если из лучших побуждений… я не уверена, что готова снова приоткрыть эту часть себя.

— А ты чего хочешь? В идеальном мире — ты бы осталась на диване с «Смертельным уловом»?

— Вполне возможно, — с улыбкой в голосе говорит она. — Хотя, может быть… кто-то бы и сидел рядом.

Она замолкает, и я замираю вместе с ней.

— Может быть, я и правда… одинока.

Дело не в самих словах — а в том, как она их произносит. Тихо, с неловкостью. Будто извиняется за то, что до сих пор не нашла того, чего ищет.

Я негромко мычу:

— Думаю, мы все иногда чувствуем себя одинокими.

— А ты? — почти сразу спрашивает она. — Ты одинок?

Я наклоняю голову и начинаю раскачиваться в кресле. После того как Джексон оставил меня в кафе, я ещё с час сидел за столиком. Смотрел, как мимо проходят люди. Мне некуда было идти, но там тепло. Журчание голосов, запах кофе и книг. Бариста, что орал кому-то за стойкой.

— Бывает, — хрипло отвечаю я, глядя в кружку. Сжимаю кулак, вдавливая костяшки в щёку. — Да, пожалуй, иногда я чувствую себя одиноким.

Сердце барабанит в ушах. Я резко чешу затылок и прочищаю горло. Надо сменить тему. Перевести разговор туда, где не так больно, как нажимать на синяк.

— А что заставило бы тебя захотеть попробовать снова? Ну… свидания.

С другого конца слышится фырканье.

— Я не хочу пробовать, — говорит она.

Я усмехаюсь и даже смеюсь — хрипло, почти неловко. Кажется, я уже забыл, как это делается.

— Это нормально. Ты не обязана делать то, чего не хочешь.

— Нет, ты не понял. Я не хочу пробовать. Я всё время что-то пробую. Каждый день. И устаю от этого. Почему хотя бы здесь всё не может просто… случиться? Без усилий? Почему я должна думать, что сказать, как себя вести… держать заготовки для разговора в заметках на телефоне на случай ужина в ресторане, который мне даже не нравится? Я хочу почувствовать. Если встречаю кого-то — я хочу искру. Ту самую. Хочу смеяться по-настоящему. Хочу мурашек. Хочу гадать, о чём он думает, и надеяться, что, может быть… обо мне. Я хочу… хочу магии.

— Магии? — я пытаюсь найти в себе тот кусок, что не дрожит от каждого её слова. — Так ты из этих, да?

— Из каких ещё?

— Романтик, — говорю. — Искры, родственные души, хэппи-энды. Золотая нить между двумя сердцами.

Она фыркает:

— Ты ведёшь романтическое шоу и при этом не романтик?

— Не знаю… — честно отвечаю.

Кажется, раньше был. Но теперь эта часть будто надломлена. Расшатана. Стерта тысячей голосов тех, кто разлюбил. Или и не любил вовсе. Любовь теперь кажется сказкой. Тем, что рассказывают детям перед сном. Или самим себе — чтобы выжить.

— Ну, кем бы ты там ни был, только не смей смеяться над тем, кто я есть, — бурчит она.

Я выпрямляюсь:

— Я не смеюсь. Честно. И не стал бы.

Она выдыхает — и мне становится легче. Я смотрю в маленькое окошко в верхней части студии. С него видно Балтимор — дома, как спящие великаны в темноте. Огни танцуют в гавани. Башня Нэтти Боу зажигается вдали — тёплый красный свет над крышами.