Без тормозов (СИ) - Вольф Марисса
Но моей маме это не важно. Папе, к сожалению, тоже. Но только потому, что он постоянно занят. Он даже ночует иногда на работе.
Зато в те моменты, когда у него выдается редкая минутка отдыха, мы замечательно проводим время. Он очень любит свою маленькую принцессу, а я люблю своего лучшего в мире папу.
— Поспеши, — поторапливает меня мама. — Социолог ждать не будет, — она ныряет в салон машины.
— Именно… не будет… — бурчу я практически не слышно.
Мама «слегка» преувеличивает.
Социолог, историк, математик и куча других репетиторов живут у нас в отдельном гостевом домике и путешествуют за нами по всем штатам, куда только мы не переезжали. Это лучшие в своих сферах специалисты и первоклассные преподаватели, которых тщательно отбирали, чтобы Ева Ловато могла получить самые лучшие и полные знания.
— Ну что… до завтра? — несмело произносит Кайя, застывшая возле меня истуканом. Она такими глазами смотрела на мою маму, что мне даже хотелось встряхнуть девчонку за плечи, чтобы привести в чувство.
— До завтра, Кайя, — отвечаю ей я, а потом вдруг тону в легких объятиях своей новой подруги.
Быстро отстраняюсь. Такие поступки не свойственны мне и очень пугают. Особенно со стороны совершенно незнакомого человека, с которым я пообщалась всего несколько часов.
В моей семье не приняты проявления чувств. Даже папа, который меня безумно любит, никогда не обнимает. О маме я вообще молчу.
В принципе, не сказать, что бы меня это слишком волновало. Это одна из тех странных вещей, к которым я привыкла, и не представляю своей жизни с объятиями и прикосновениями.
Именно поэтому поведение Кайи меня пугает настолько, что я в тот же миг заскакиваю в автомобиль и киваю водителю, чтобы скорей закрывал двери. Кроме всего прочего, я переживаю, что сейчас наткнусь на поджатые мамины губы и недовольный взгляд.
К счастью, телефон мою родительницу заботит куда больше девочки, с которой общается ее дочь, поэтому она ничего не замечает.
Я облегченно выдыхаю и устраиваюсь на сидении.
— Как день? — спрашивает мама, стуча ноготками с идеальным маникюром по экрану.
— Нормально, — спокойно отвечаю я. Мне хватает пары секунд, чтобы прийти в себя и перестроиться на мамин лад.
— Голодная? — задает она свой дежурный вопрос. Скорее для проформы.
— Нет. Я поела, — вру с каменным выражением лица.
Не сказать, чтобы мою мать заботил мой аппетит, но если я признаюсь в том, что с удовольствием перекусила бы, то она велит накрыть стол в малой гостиной, и еще сорок пять минут моего времени будут потеряны. А я хочу поскорее отзаниматься с репетиторами и созвониться с Джесс. Надеюсь, что моя бывшая лучшая подруга в это время будет свободно. Иначе — будет немного обидно, если она опять отправится на очередной показ мод. Нет, не прохаживаться по подиуму (упаси Боже!), а сидеть в первом ряду рядом со своей мамой, известной художницей с мировым именем.
Мы приезжаем домой, и я сразу же поднимаюсь к себе. Быстро принимаю душ и переодеваюсь в другую одежду. Не скажу, что она более комфортная, чем моя форма, всё же классическое платье и туфли не причисляют к стилю кэжуал, но в таком виде мне привычней, чем в темно-синем одеянии нашей гимназии.
Пока социолог раскладывает свои вещи на моем огромном столе, предназначенном специально для учебы, я выхожу в коридор и закидываю в рот маленький бутерброд, принесенный моей любимой Луизой.
— Спасибо! — шепчу своей горничной. — Больше не буду, — отрицательно машу головой, хотя глаза прикованы к оставшимся двум бутербродам, лежащим на изящной тарелке, которую держит девушка. — Не успею, — с сожалением кривятся мои губы. Уверена, что, если зайду в комнату, дожевывая свой «обед», то это сразу же станет известно моей родительнице.
Камеры, висящие в коридорах, она не смотрит, но вот мои репетиторы честно отрабатывают свои гигантские гонорары, поэтому вполне могут сообщить миссис Ловато, что ее дочь пришла с набитым ртом.
— Мисс Ева, — торопливо зовет меня Луиза.
Я поворачиваюсь от двери, за ручку которой успела схватиться.
Горничная показывает пальцем на мой подбородок. Я понимаю ее без слов. Смахиваю с лица небольшую крошку и выдыхаю:
— Спасибо, Лу.
— Пожалуйста, мисс Ева, — так же едва слышно произносит горничная и растворяется в ярко-освещенном пространстве широкого коридора.
Я же вдыхаю и выдыхаю, а потом спокойно растворяю двери. Вхожу и присаживаюсь.
Социолог начинает свой урок.
Занятие сегодня тянется неумолимо медленно. Я успеваю подумать обо всем на свете. Впрочем, думаю, что преподаватель тоже это заметил, ведь он раз пять одергивал меня, улетающую в свои мысли.
Наконец наш домашний урок заканчивается, и у меня есть всего пять минут, чтобы перевести дух, пока ко мне постучится математик.
Обычно в этот перерыв я подхожу к окну и даю глазам отдохнуть, блуждая по небесному своду. Иногда кроме облаков я разглядываю зелень раскидистых деревьев, растущих в нашем саду.
Сегодня же я сижу за столом, так и не поднявшись со стула. Задумчиво разглядываю буквы, которые я даже не вижу, поскольку всё написанное расплывается перед глазами.
Вспоминаю холодный и презрительный серый взгляд и тщетно пытаюсь изгнать его владельца из своей головы. Намеренно увожу свои мысли в сторону Джесс, потом раздумываю о Кайе. После блондинки услужливая память снова подкидывает мне широкие плечи и идеальную фигуру, выписывающую мелом на доске решение заданной задачки…
— Добрый день, Ева! — отвлекает меня от воспоминаний репетитор. — Можем начинать?
— Да, конечно, — спохватываюсь я и убираю записи по социологии, которые до сих пор лежат передо мной. Подвигаю к себе математику, тетради и книги по которой лежат на краю стола.
Делаю вид, что полностью готова, и запрещаю себе думать вообще хоть о чем-либо. В конечном итоге точная наука делает то, что не удалось социологии, и увлекает меня настолько, что я сосредотачиваюсь только на цифрах.
Математика мне нравится. Правда, у нас с ней скорей взаимная любовь, чем безответное чувство с моей стороны — мне легко даются числа. Наверное, именно поэтому эта точная наука пришлась мне по душе — ведь людям обычно нравится делать то, что у них хорошо получается. Так и со мной. Это симпатия, а не страсть, сжигающая мосты и города…
Но даже эта симпатия занимает мое время сейчас без остатка. И, когда урок заканчивается, я немного расстраиваюсь — так хорошо было без глупых мыслей в голове.
Впрочем, долго скучать не могу — уже на подходе следующий репетитор. Занятие по мировой литературе увлекательное, но не настолько, как предыдущий предмет. Но, к счастью, всё на свете имеет конец — вот и этот урок заканчивается.
Затем я перемещаюсь в свою гостиную, усаживаюсь за рояль и разминаю пальцы. Поправляю ноты и ставлю пальцы над клавишами. Прикрываю глаза и отдаюсь на волю чувств.
Я сейчас не играю — я сейчас проживаю мелодию, каждая нота которой рвет на части мою душу. Я рождаюсь и умираю вместе с ней. Вдохновляюсь и теряю сердце…
Едва последний звук симфонии растворяется в призрачной дрожащей тишине, я слышу негромкие аплодисменты. Вздрагиваю и распахиваю ресницы.
— Мо-ло-дец… — уголки губ мамы намекают на улыбку. Впрочем, тянутся вверх они совсем ненадолго. Сразу же пикируют в серьезное выражение.
А мне на миг, на совсем крошечный миг, становится приятно. Не то, чтобы я совсем не слышала в своей жизни похвалы — слышала; правда только от преподавателей и Луизы, — но получить такое слово от мамы — сродни получению Нобелевской премии.
Поэтому сейчас, когда я вижу, что мама оценила мою игру, которая шла от сердца, в душе робкой надеждой расцветает счастье. Вот только в следующую минуту, когда она открывает рот, оно сразу же меркнет.
— Ева, — моя идеальная мать стоит с ровной спиной, не позволяя себе расслабиться ни на секунду, — через пол часа к нам приедут Рочестеры. Поэтому будь готова. Платье — тот нежно-сиреневый шифон. Прическа — крупные локоны, — это она говорит уже Луизе и своей парикмахерше, которая втаскивает за собой чемодан своих важных принадлежностей, и визажистке с таким же баулом. — Макияж — аккуратные стрелки и бесцветный блеск. Мой дочь должна выглядеть хрупкой и невинной.
