Иль Догхр. Проклятие Эмира (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

Она закричала и бросилась ко мне, но боль подкосила ее, и она упала на постель.

— Старая сука избавилась от меня по его приказу…по его. Это он жестокий ублюдок захотел меня убить, чтобы избавиться навсегда. Уходи! И никогда больше здесь не появляйся! Уходииии!

Завопила и начала биться в конвульсиях, в комнату забежала Фатима, она подняла женщину на руки и положила в постель. Что- то приговаривая взяла шприц и сделала ей укол в руку. Потом зашипела на нас:

— Уходите. Вы видите ей очень плохо. Вам нечего здесь больше делать!

Я выскочила вслед за Азизой на свежий воздух, вдохнула его полной грудью, чувствуя как снова кружится голова и становится нечем дышать.

— Окси продажная женщина. За свои якобы страдания она получала очень много денег. Жила в шикарном особняке с бассейном и слугами, ездила заграницу, купалась в роскоши. Ей очень много платили за то, чтобы она выполняла прихоти своего клиента.

— Она говорит правду? Это…это то, что ему нужно? Боль? Он не может иначе?

— Ахмад…он необычный мужчина. Да ты и сама это видишь. С ним произошли ужасные вещи и они оставили отпечаток на его психике. Да, она говорит правду. Ты и сама знаешь, что все не совсем обычно с ним. Зачем ты сюда пришла?

— Я хотела…Я хотела, чтоб она сказала мне какой быть с ним? Чего он хочет? Как я могу заменить всех других женщин и особенно Лами?

Азиза взяла меня за руку и развернула к себе.

— У него было много женщин. Любовницы, жены….но ни к кому из них он не относился так как к тебе. И его никто и никогда по настоящему не любил. Дай ему то, что не давала ни одна из них — попробуй полюбить зверя, приласкать, погладить. Попробуй смиренно принять все, что он тебе дает и увидишь — с тобой будет не так как со всеми.

— Как я могу любить того, кто меня унижает?

— Ахмад тяжелый человек, очень многослойный, очень ранимый. Он прячет свою боль за жестокостью и наносит удар первый, чтобы не ударили его. Он всегда находится в состоянии защиты-нападения. Покажи ему, что с тобой можно не нападать.

— Как?

Она приложила руку к моей груди.

— Пусть тебе подскажет сердце. Нет ничего умнее чем женская интуиция.

— Он…женится на Лами!

— Но еще не женился!

Глава 7

Я не ходил к ней хотел. До дрожи во всем теле, до адской трясучки, до боли. Меня буквально всего выламывало от бешеного желания пойти, но… что-то держало. Как будто эти ее слова о любви… о том, что я буду делать потом, когда пойму… как будто они вывернули мне душу.

Можно подумать она у меня была эта душа. Темная дыра, сковырнутая рваными ранами, где остались шрамы от издевательств. Нет, я себя не жалел. Даже в детстве. Когда смотрел на себя в зеркало и понимал, что я гребаный урод мне не было себя жалко. Я думал о том, что так мне и надо. Я заслужил все это дерьмо. Все в этой жизни получают по заслугам. Я не злился на Всевышнего и не проклинал его. Я считал, что наказан наперед за какие-то страшные грехи, которые еще совершу. Это аванс, мать вашу. Или вы подумали, что я набожный?

Черта с два! У меня была фора. Если я так наказан, значит пора отработать, чтоб было за что. И я искренне старался. Оооо, я бы превзошел по стараниям самого дьявола. Так что считать, что у меня есть душа наверное самое большое заблуждение… И никто и не считал. Кроме нее.

Вы знаете, я смотрел в ее глаза и видел, что она понимает и принимает меня совсем иначе. Как будто видит то, о чем я сам не знаю. Ее умение слушать. Перечить, трогать. Проклятие! Больше всего меня ломало, когда она дотрагивалась до меня. Когда ее маленькие пальчики касались моего лица или волос. Это были точечные удары ножом, испытание раскаленными иглами. И ведь я извращенец. Я люблю боль. И эта боль от ее прикосновений пронизывала каким-то несбыточным кайфом.

Никто и никогда не посмел бы говорить со мной о любви. Вообще не посмел бы говорить, а она пришла… Наглость? Дерзость? Не знаю. Но меня сводит с ума даже звук ее голоса и я внутренне понимаю, я осознаю, что безумно, до адской ломоты в костях хочу действительно быть любимым. Ею. Чтобы эти слова не были сказаны в порыве сохранить себе жизнь… Нет, я не идиот. Конечно я не поверил. Но… я захотел, чтоб так было. Впервые в жизни захотел.

А потом все же пошел.

Не выдержал. Тогда за ней… хотел перехватить, втащить в комнату и бросить на постель и… увидел их там.

Моих малышек. В ее кровати. Спят в обнимку как котята. И она ложится рядом, укрывает их по очереди одеялом, гладит по волосам, что-то шепчет.

Первый порыв ворваться, устроить скандал. Но я держу себя в руках. Я наблюдаю как она ласково гладит их, как ложится рядом и обнимает девочек.

И вдруг понимаю, что никто до нее так не поступал и ни к кому до нее они никогда не подходили.

Всегда сами по себе, не привязаны даже к нянькам и слугам. Отчужденные, заклиненные только на себе в своем узком кругу. У них свой язык, свои игры, свои развлечения и они никого не пускают в свой мир.

Я понимаю за что Аллах наказал меня… но за что наказал их? Они же невинны. При одном взгляде на них у меня плавилось сердце и все болело внутри. Я чувствовал что это я виноват. Возможно, я должен был лучше следить за состоянием их матери, а может и вовсе не жениться на ней.

Я вернулся утром. Мне нужно было это видеть. Слышать. Как будто я узнавал ее с другой стороны. Я хотел знать что такого она им говорит? Почему она, а не любая другая женщина в нашем доме? Почему Аллаена? Они выбрали ее обе!

Спрятавшись за окном, выглядывая из-за раскидистых цветов высоко посаженого жасмина я наблюдал.

Мне были слышны их голоса и видны отражения в стекле.

— Странно! Папа не наказал нас!

— Он наверное не знает — Аят уселась на постели и задрала мордашку вверх. В такие моменты они почти не отличались друг от друга.

— Папа не знает? Три хахаха папа знает все. Он может только делать вид, что не знает.

— Тогда почему нас не забрали?

Аллаена пристала и провела рукой по волосам Аят.

— Потому что ваш папа решил не запрещать вам приходить ко мне?

— Он всегда запрещает! — Возразила Асия.

— Папа просто беспокоится о вас.

— Кто нам навредит в этом доме? До нас пальцем не дотронуться!

— Навредить можно не дотрагиваясь. Например сказать что-то нехорошее… Расскажи мне лучше о папе, Аят. Какой он в твоих глазах. Каким ты представляешь своего папу?

Она спросила и я замер. Наверное… это был страшный вопрос. Для меня. Я старался не думать о том, каким меня видят мои дети. И вдруг я кажусь им кем-то ужасным… и снова этот страх. Как в детстве. Понять, что тебя ненавидят те, кого ты любишь.

Мелочный, детский страх. Когда липкость растекается по спине и услышать ответ… это паника.

— Я представляю себе папу львом! Таким огромным! Черным львом!

— Да! — Вторит ей Асия — Папа лев. Он большой и сильный. Он убивает врагов и он справедливый.

— Папа смелый и красивый.

— Папа самый лучший у него красивый голос и он поет нам песни.

— Папа знает много историй!

Никогда не думал, что они видят меня именно таким. Я вообще не представлял что они думают обо мне. Какой я для своих слепых дочерей.

— Папа строгий и жесткий, но ведь по другому нельзя. Лев — царь зверей. Если он не будет строгим, то никто не станет его слушаться.

— Папа любит лошадей и животных.

Они говорят, а Аллаена кивает. Восторженно кивает. Не останавливает их, не возражает. Не говорит, что на самом деле я подонок, который держит ее здесь насильно и мечтает об адской мести. И именно этого я наверное боялся. Что моим детям скажут обо мне. Каким представят меня в их глазах. Они всегда общались только с раболепно преданными мне. Но Аллаена никогда такой не была.

— А ты? Каким ты видишь нашего папу?

Улыбка пропала и я замер. Что она ответит? Каким она меня видит? Женщина, которая на самом деле меня ненавидит. Каким она опишет меня моим дочерям?