Темное искушение - Лори Даниэль

Наклонившись, курильщик раздавил сигарету в пепельнице.

Все еще пытаясь отдышаться, я обернулась.

Я была ростом метр семьдесят семь, но мои глаза были на уровне верхней пуговицы черной рубашки, обтягивавшей широкие плечи и накачанные руки.

Я подняла глаза.

И как раз перед тем, как головокружение охватило меня и утянуло во тьму, я подумала, что он красив.

Красив как грубые ладони, заглушающие крик, как преклонение перед королем, но больше всего… как падший ангел.

Глава четвертая

Голоса, говорившие по-русски: один – обеспокоенно, другой – хрипло и тихо, проникли в мое подсознание. Папа переходил на русский лишь когда приезжали русские гости, но почему они – в моей комнате?

Это было странно.

И грубо.

Я вздохнула, потянувшись, чтобы натянуть одеяло на голову и спрятаться от шума. Но моя рука скользнула по знакомому на ощупь пиджаку папы: шерсть с кашемиром. Но что-то было не так. Этот пиджак пах сосной и корицей с легкой примесью сигаретного дыма. Что-то очень не отцовское было в этом аромате, и именно это убедило меня открыть глаза.

Я застонала, когда голову пронзила резкая боль.

– Хорошо, что ты очнулась, – сказал седовласый мужчина, отодвигая кресло с высокой спинкой от большого письменного стола из красного дерева. Очки в квадратной оправе. Белая, застегнутая на все пуговицы рубашка. Черные брюки. Холодный пот прошиб меня, когда я увидела стетоскоп у него на шее.

Некоторым снятся кошмары о падении, о публичной наготе, о призраках. Мои кошмаром был нависающий надо мной врач. Они такие холодные и профессиональные, хлопают латексными перчатками, а в глазах у них – отблески крови и игл.

Боль в голове стучала в унисон с сердцем, когда я села на диване. Холодок ласкал мой голый живот, и я поняла, что пиджак отчасти прикрывал мою разорванную блузку. Я надела его и запахнула.

Смятение затуманило мои мысли, когда я окинула взглядом хорошо обставленный кабинет, явно принадлежащий мужчине. У меня перехватило дыхание, когда я встретилась взглядом с мужчиной, прислонившимся к столу. Мужчина, с которым я столкнулась. Мужчина, которого я увидела перед тем, как упасть без чувств к его ногам.

Я вспомнила все.

Человек со шрамом.

Почти произошедшее изнасилование.

Все, о чем я могла думать в тот момент, было: «Москва – отстой». Темноволосый русский выдержал мой пристальный взгляд с отстраненным интересом. Я сглотнула и отвела взгляд, когда доктор поставил стул рядом со мной и сел. Я с опаской посмотрела на портфель рядом с ним, зная, что если он вытащит иглу, я выбегу на улицу.

Взглянув пристальнее, доктор помедлил и склонил голову набок.

– Ты выглядишь знакомо. Мы раньше не встречались?

Мысли тянулись как жвачка. Он говорил слишком быстро, чтобы я могла что-либо понять.

Врач поправил очки, рассматривая меня.

– Можешь сказать свое имя, дорогая?

Мне показалось, что он произнес слово «имя». Он спросил, как меня зовут? Я не была в этом уверена и лишь моргнула в ответ.

Он озабоченно нахмурился.

– Ты должен был отвезти ее в больницу.

Я разобрала лишь «больницу». Как бы там ни было, до меня дошло, что говорил он это не мне, а мужчине. Сложенному, словно кирпичная стена, судя по ощущениям, которые я получила, врезавшись в него.

На первый взгляд он выглядел джентльменом, членом совета директоров, поглядывающим на мир сверху вниз сквозь панорамные окна. Хотя, если присмотреться, все в нем: то, как он прислонился к столу, скрестив руки на груди, как тени играли в его глазах, как пальцы его были испятнаны чернилами – противоречило этому. В расслабленном положении его плеч чувствовалась мощная, может быть, даже опасная сила.

Он являл собой воплощение бога войны, одетый в дорогой черный костюм без галстука и пиджака. Я знала, что последний – сейчас у меня на плечах. Как будто почувствовав, что я наблюдаю за ним, мужчина посмотрел мне в глаза. Желание отвести взгляд было столь сильным, что возник зуд под кожей. Он ждал, что я так и сделаю. Хотя нечто чуждое и проницательное заставило меня проявить упорство. Гляделки с ним казались смертельной игрой. Словно русская рулетка. Револьвер и одна пуля. Одно неверное моргание – и я буду мертва. Но это вызвало и прилив адреналина, такой же теплый – как полбутылки UV Blue и солнце Майами.

– Попробуй по-английски, – сказал он, не сводя с меня взгляда.

Врач нахмурился.

– Мой английский не так уж хорош.

Мужчина оттолкнулся от стола и подошел ближе, опустившись передо мной на корточки. Его брюки коснулись моих – в аккуратную клетку. Его черные ботинки с высокими носками контрастировали с моими белыми ботинками Rothy.

Он был хладнокровен и расчетлив, начиная от того, как двигался, и кончая тем, как смотрел на меня, хотя во взгляде его играло что-то живое. Глаза, как я теперь видела, были не черными, как мне показалось вначале, а очень, очень темно-синими. Темнее, чем камни в форме сердца в моих ушах.

Не знаю, то ли подействовало общее нервное возбуждение, то ли его близость, то ли результат удара по голове, но слова сорвались у меня с губ.

– Врезаться в вас очень неудобно. – Я сказала это настолько серьезно, как будто ему стоило подумать об этом.

– Приношу свои извинения. – В его голосе слышался русский акцент и оттенок веселья.

Я уставилась на его губы, на тонкий шрам на нижней и вслушалась в три хриплых слова, пролившихся с них, словно водка в стакан со льдом. Мне стало любопытно, как он заполучил этот шрам. Любопытно, был ли у его голоса вкус водки, обожжет ли он горло и согреет ли внутри? Я чувствовала себя… странно. Мои мысли, казалось, бесконтрольно ударялись о череп, словно шарики пинбола.

Я открыла рот, чтобы объясниться, но сказала лишь:

– Ты типичный русский.

Он провел подушечкой большого пальца по шраму на губе.

– Ты типичная американка.

Врач заерзал на стуле и заговорил, но я едва слышала его из-за оглушающего присутствия этого человека. Он был затмением, перекрывающим боль в моей голове, и, наверное, солнце. Хоть это и ошеломляло, но не было неприятно. Было тепло. Убедительно. Всеобъемлюще. Флеш-рояль в логове беззакония.

– Ты помнишь свое имя? – перевел он.

Я медленно кивнула.

– Мила… Мила Михайлова.

Доктор бросил осуждающий взгляд на мужчину, но тот то ли не заметил, то ли ему было все равно, потому что он не сводил с меня взгляда, и на лице его проявилось любопытство.

– А как зовут тебя? – спросила я, тихо вздохнув.

Он улыбнулся.

– Ронан.

Его имя тяжело висело в воздухе, пока врач не откашлялся и не сказал что-то, что я не смогла перевести.

– Какой сегодня день недели, Мила? – спросил Ронан.

– Я, э… пя…? – Я оборвала сама себя, когда он покачал головой с легким намеком на улыбку. Я попыталась снова. – Суббота?

Врач хмыкнул – очевидно, не впечатленный подсказкой. Неудивительно. У врачей нет чувства юмора.

– Сколько пальцев я показываю? – перевел Ронан.

Я уставилась на другую его руку, лежащую на колене, на татуировки между первым и вторым суставами. Одна изображала крест, другая – ворона. Третья – короля червей.

Чернила и дежавю.

Не знаю, что со мной было не так, но я не могла удержаться от того, чтобы коснуться их, провести указательным пальцем по ворону. Прошептала слова, вытесненные из глубин непреодолимой силой.

– «Тьма – и больше ничего…»

Цитата уплотнила пространство между нами, окунув во что-то густое и темное, словно деготь. Меня засосало обратно в туннель, где я читала Эдгара Алана По под письменным столом отца с грязью на лице и неровной челкой, которую обрезала сама. Папа разговаривал с мисс Мартой, моей воспитательницей, не зная, что я рядом. Он был обеспокоен моими воображаемыми друзьями и тем, что настоящих друзей у меня не было, моей замкнутостью и отсутствием интереса к школьным занятиям.