Анна Берсенева - Слабости сильной женщины
– Ты такая удивительная, Лерочка, весь мир такой удивительный, когда ты рядом…
Лере было жаль возвращаться домой, она готова была оставаться здесь до бесконечности – в этом сказочном месте ее первой любви. Она запоминала каждую тропинку, травинку, каждое дерево на опушке леса, где они гуляли с Костей.
И все помогало здесь тому, чтобы их любовь была спокойной и счастливой: и безлюдье этой деревни с одинокими стариками и их маленькими серьезными внуками, и удаленность Студенова от всего мира – в дождливую погоду действительно не доехать было сюда…
«Бывают же на свете такие места, – думала Лера. – Созданные для любви, для того, чтобы только смотреть друга на друга, и чтобы ни на что не отвлекался взгляд».
Ей так грустно было возвращаться в Москву, что даже обещанная Петей-куратором остановка на Бородинском поле ничуть не порадовала. А ведь она любила места, в которых воплощалась история, любила их внутреннюю наполненность отзвучавшими голосами и событиями. Но сейчас – сейчас ей нужны были другие места: незаметные, прозрачные, в которых были бы только они с Костей – и больше никого.
«Как-то оно будет в Москве? – думала Лера. – Учиться ведь надо будет, и вообще – осваивать новую жизнь».
Она вдруг так пожалела об этом – что придется отвлекаться на повседневность, что не удастся видеть его рядом постоянно…
Но неожиданно оказалось, что все это вовсе не так безысходно, как ей уж было представилось.
Во-первых, Лера и не думала, что Костя так влюблен в биологию. Как-то не замечала в деревне, чтобы он с особым интересом относился к былинкам и собачкам – к тому, что именно и казалось ей биологией.
Когда она однажды сказала об этом Косте – это было в буфете на одиннадцатом этаже первого гуманитарного, куда он зашел за ней после занятий, – тот улыбнулся своей покоряюще-застенчивой улыбкой:
– Ну при чем здесь собачки, Лерочка? Зачем мне зверюшек любить, я же не ветеринар. А биология – это процессы. Не знаю, можно ли их любить, но они меня страшно увлекают, особенно все, что связано с высшей нервной деятельностью.
Так Лера впервые услышала от него это словосочетание, которое вскоре стало его специальностью и которое всегда звучало для нее серьезно и значительно.
Среда, в которой выросла Лера, была приспособлена для практической деятельности. В их дворе предпочитали работать руками, а если думать, то с мгновенной и реальной целью.
Лера и сама была такая, и кто знает – если бы не Елена Васильевна Гладышева и Митя, она, может быть, никогда и не увлеклась бы такими необъяснимыми вещами, как произведения итальянского Возрождения, цель которых заключена в них самих.
Во всяком случае, несмотря на умственность ее теперешних занятий, в Лере долго оставалось какое-то почтительное уважение к чужой учености, ко всякой духовной деятельности.
Пожалуй, единственный человек, не вызывавший у нее в этом смысле никакого благоговения, был сам Митя с его скрипкой – как ни странно. Но это, скорее всего, было связано с Митиным характером – легким и насмешливым – и с тем, что Лера знала его сто лет, какое уж тут благоговение!
Глава 3
Костя пришел домой поздно – как обычно в свой библиотечный день. Его всегда выгоняли из четвертого зала Ленинки в числе последних, он настолько погружался в книги, что выудить его можно было, только выключив свет.
– Лерочка! – рассеянно обрадовался он, увидев ее на пороге квартиры: она открыла дверь, потому что мама уже легла. – Ты уже дома?
– А где же мне быть, Котя? – улыбнулась Лера. – Ты знаешь, который час?
– Да, поздно, – сказал Костя, снимая мокрый плащ. – Но ты понимаешь, я просто не мог оторваться. Возможно, сегодня я наконец понял то, чего не мог понять, анализируя последнюю серию опытов, – помнишь, я тебе говорил? Павел Сергеевич был прав: действительно, чтобы осмыслить все в целом, мне надо было оторваться от практических результатов, как это ни парадоксально.
– Ты ведь не обедал? – спросила Лера.
– Нет, почему, перекусил в буфете.
– И что же, интересно, ты ел?
– Ну какая разница! Что-то – что дали. Что дают в буфете в Ленинке, разве ты не знаешь?
– Знаю, потому и спрашиваю. Бурду с булочкой.
– Нет, какой-то салат был…
Лера часто вот так, вдруг, начинала его расспрашивать о чем-нибудь подобном. Ей интересно было, она словно проверяла: остался ли Костя таким же, каким был всегда, или изменился? Он оставался таким же, и ей становилось спокойнее жить на свете.
Особенно сегодня ей было это важно, после угнетающе-тупикового дня – почувствовать, что Костя не изменился, что он по-прежнему не замечает всякой ерунды, происходящей во внешнем мире. Мир от этого сразу приобретал очертания ясные, как Костин взгляд.
Лера и тогда, первой своей студенческой осенью и быстро наступившей зимой, радовалась, встречаясь с ним, как будто каждый раз получала необыкновенный и неожиданный подарок. Хотя, конечно, ей мало было этих встреч.
Пока шли занятия, все было еще ничего. Лере сразу понравилось учиться на истфаке. Просто удивительно, в школе-то она не отличалась особенной прилежностью, даже, может быть, не сдала бы вступительные экзамены, если бы не льготный проходной балл для москвичей. А здесь, в университете, понравилось сразу, и понравилось все! Правда, Лера гораздо больше чувствовала в истории, чем знала, – она и увлеклась-то историей, поддавшись чувству, впечатлению. И теперь ей многое приходилось наверстывать, догоняя тех, кто готовился к будущей специальности с малых лет, стабильно и последовательно – как, например, Игорь Лапин.
Но именно живое чувство оказалось тем главным, что выделяло ее среди остальных. И – ей повезло с преподавателем, профессором Георгием Александровичем Ратмановым.
Он читал у них античную историю – Грецию. Лера не пропустила ни одной лекции и слушала, затаив дыхание, даже не записывала ничего, чтобы не отвлекаться. Ратманов, высокий старик с львиной седой шевелюрой, говорил именно о том, что сама она любила. О том, как протекала жизнь в далекие, ушедшие в небытие годы – и небытие отступало.
Он рассказывал о раскопках и черепках как-то мимоходом – хотя, вместе с тем, подробнейшим образом. Но главное было: ради чего все это делается, как связаны эти древние черепки с человеческой душой, которая, в общем-то, мало изменилась за последние несколько тысячелетий…
И он сразу угадал в Лере единомышленницу, когда она сдавала ему экзамен.
– Неплохо, Валерия Викторовна, очень неплохо разобрались, – проговорил он в свои роскошные усы, выслушав ее ответ. – Значит, мифологию – в жизнь, правильно я вас понял?
