Элис Хоффман - Седьмое небо
— Ням-ням, — сказала она малышу, который пытался встать, держась за прутья манежа.
Прежде чем заняться тестом, она расстегнула браслет и положила его на стол. Браслет был подарком бывшего мужа. Наверное, стоило избавиться от него, но на цепочке собрались памятные вехи всей ее жизни: сердечко, которое когда-то подарил ей Роджер, молочный зуб Билли, крохотный позолоченный медвежонок, которого муж принес ей в больницу, когда родился Джеймс, миниатюрная гитара, которую Нора купила в тот день, когда Элвиса призвали в армию.
Нора все и всегда делала на глазок; готовила она не слишком хорошо, если не сказать ужасно, но если что-то ей и удавалось, то это выпечка. Роджер, тщеславная скотина, всегда слишком пекся о своей внешности, чтобы есть торты и печенье. Ему льстило внимание восхищенных женщин, он каждый раз поправлял волосы и делал вид, будто ничего не замечает, но Нора не сомневалась, что в ее отсутствие он все прекрасно замечал.
— Это кто тщеславная скотина? — заинтересовался Билли.
Войдя в дом, он так и не сдвинулся с места — стоял, прислонившись к сетчатой двери, и накручивал на палец волосы.
— Никто, — отрезала Нора, — И не смей говорить «скотина», — добавила она, обернувшись к нему и потрясая в его сторону противнем.
У Билли была одна особенность: он видел людей насквозь, словно стеклянных. К счастью, он никогда не улавливал мысли целиком, лишь бессвязные обрывки, и все же Нора никогда не знала наверняка: произнесла она что-то вслух или Билли своими антеннами уловил то, о чем она только подумала.
— Пойди займись чем-нибудь, — велела Нора.
Зажав нос, она сняла с плиты кастрюлю с бурой дрянью и вывалила ее в раковину.
— Тут нечем заняться, — сказал Билли.
Нора видела, что он положил глаз на забытый миссис Оливейрой коробок спичек.
— Даже не думай об этом, — предупредила она и предложила: — Пойди приберись у себя в комнате.
Билли застонал, но отправился в столовую. До него донесся голос матери: она спрашивала одного из грузчиков, выгрузили ли уже ее посвященную Элвису коллекцию, которая, если не считать видавшего виды плюшевого дивана, была, пожалуй, самой большой их ценностью. Гостиная и столовая представляли собой единое Г-образное помещение. С потолка свисала паутина, а подоконники и корпус вентилятора, вставленного в одно из окон, покрывал тонкий слой белой пыли.
Дальше по коридору располагались ванная и три небольшие спальни. На полу самой маленькой из них были свалены рейки от колыбельки Джеймса, а в самой большой громоздились горой чемоданы Норы. В третьей комнате, окна которой выходили на улицу, Билли обнаружил свои ковбойские сапоги и глобус; он светился в темноте, если подключить его к розетке. Из окна виднелись совершенно одинаковые дома на другой стороне, их «фольксваген», кое-как припаркованный у обочины одним колесом на газоне, и азалии, посаженные миссис Оливейрой. Билли уселся на пол у стены. Он думал, что не устал, но стоило ему склонить голову, как он мгновенно уснул. Пока мальчик спал, паучок на потолке выпустил тончайшую шелковистую нить и, спустившись по ней со своей паутины, в два счета оказался у Билли в кармане рубахи.
В отличие от большинства мам, мать Билли верила, что пауки приносят удачу. Она всегда закрывала глаза, собираясь с духом, прежде чем заставить себя вооружиться шваброй, обмотанной полотенцем, и отправиться снимать паутину. Ей самой удача улыбалась нечасто, зато она знала про нее почти все. Она знала, что, если замотать паутиной порезанный палец, кровь перестанет течь. Чтобы изгнать призраков, нужно поставить в доме блюдечко с солью. Три дождливых дня кряду — к чьему-то приезду. А если — эту примету Нора проверила на себе — муж разговаривает во сне, это к измене.
Не обращая внимания на царивший вокруг разгром, Нора продолжала возиться с тестом и перерыв сделала лишь для того, чтобы приоткрыть окна и проветрить дом, а также выписать чек грузчикам. Набившись в кухню, они, онемевшие от аромата ванили, во все глаза следили за кончиком Нориного языка, который она высунула, расписываясь на чеке. Когда рабочие удалились и первая порция печенья была вынута из духовки, Нора стряхнула с рук остатки муки и вытащила Джеймса из манежа.
— Па-па, — произнес Джеймс.
— Пожалуйста, — попросила Нора, — не произноси вслух этого слова.
Беда в том, что Нора продолжала бы и дальше терпеть Роджера, если бы он сам не ушел от нее. Роджер мог починить протекающую крышу и знал, с какой стороны подойти к отопительному котлу. И разумеется, если бы Нора до сих пор была замужем, она могла бы сказать себе, что не одинока.
Малыш потянулся к ее груди, и Нора присела, чтобы покормить его. Пора уже переводить ребенка на смесь, подумала она. Он требовал грудь в самых неподходящих местах: то в продовольственном магазине, то на почте, да и вообще всякий раз, когда бывал чем-то огорчен. Нора прислонилась к краю старого кухонного стола и сбросила туфли на высоких каблуках. Малыш причмокивал, насыщаясь; он был теплый, разомлевший и сонный. Когда младенец спокойно засыпает в новом доме, это добрый знак — никто не поспорит.
Нора осторожно стянула с пухлых младенческих ножек желтые пинетки, и малыш, зачмокав еще усердней, поджал пальчики на ногах. Ему исполнилось уже десять месяцев, и всякий раз, когда у него резался очередной зуб, Нора мазала ему десны виски и плакала, думая о том, что скоро он перестанет быть малышом. Когда Джеймс уснул, раскинув ручки и приоткрыв рот, Нора переложила его в манеж и прикрыла махровым кухонным полотенцем, потом отправила в духовку вторую порцию печенья и плотно закрыла дверцу.
Где-то мяукал Мистер Поппер. Нора обнаружила его в гостиной: он сидел на кондиционере. Кот запрыгнул ей на плечо и оставался там, пока Нора обходила дом, переступая через коробки с кастрюлями и сковородками, зимними сапогами, коллекцией в честь Элвиса и проигрывателем, в котором не мешало бы сменить иглу. Детская требовала покраски, унитаз тек, а кровать Норы, похоже, грузчики повредили. Нора протянула руку и погладила Мистера Поппера. На пороге третьей спальни она остановилась и увидела спящего Билли: он уткнулся лицом в сложенные руки, и волосы у него на голове стояли дыбом, наэлектризовавшись от пыли, которая успела скопиться в доме. За окном неумолчно шумело Южное шоссе, точно сверчок где-то за плинтусом.
Поездка так утомила детей, что Нора не стала их будить. Она вымыла пол в ванной и развесила в шкафу свои платья и шерстяное полупальто. Время шло к ужину. Выйдя на задний дворик, Нора собиралась выкурить сигарету, когда вернулись вороны и немедленно подняли адский шум. Они каркали, роняли перья, а потом принялись собирать камни и швырять их вниз, один за другим, так что они застучали по доскам садового стола, точно град. Нора прикрыла глаза и докурила свою сигарету. С птицами следовало держать ухо востро: они могли приносить как удачу, так и неудачу. Поэтому она некоторое время выжидала, а потом, поняв, что ей нужно, направилась к тому месту, где рос виноград. Пурпурные гроздья усеивали весь двор, и Нора внимательно смотрела под ноги, чтобы не наступить на них, пока устанавливала ржавую приставную лестницу, которую не успел убрать мистер Оливейра. Затем она вернулась в дом; малыш заворочался во сне и принялся сосать большой палец. Нора взяла жестянку с солью и бесшумно выскользнула обратно во двор.
