Вера Колочкова - Немного любви для бедной Лизы
– Отстань, а? Сказала же, сама найду!
– Ну-ну, поглядим… Ладно, спать пойду, поздно уже. С ума тут с вами сойдешь…
Подождав, когда стихнут в коридоре чавкающие звуки Наташкиных шлепанцев, она наклонилась к Фраму, произнесла тихо:
– Ты слышал? Да, вот такие дела, дружок… И куда бы нам с тобой пойти работать, а? Кто нам с тобой, как Наташка выразилась, эту работу припас? Ну, хотя бы курьером, что ли… А может, вообще отправимся в путешествие, как сэр Макс? Только чур, я буду сэром Максом… А из тебя получится классный сэр Шурф! Чего молчишь, а? Как тебе моя идея? Не нравится, да?
Фрам глянул на Лизу грустно, положил голову на передние лапы. Забавляйся, мол, как считаешь нужным, только не плачь. А я тебя завсегда поддержу, я ж все понимаю… Мне без разницы, хоть горшком назови…
– Ну, что ж… Сэр Макс дал хороший отпор тирану, сэр Макс может спокойно дрыхнуть до утра… А ты выздоравливай, ладно? Только давай на всякий случай договоримся, дружок… Если приспичит – буди! Буди, не стесняйся. Ты же знаешь, как я люблю гулять по ночам…
* * *Странный она сон увидела. Жалобный. Не зря говорят, что ночью нам снятся те ощущения, которые днем старательно загоняем в угол, держим в себе, как пленников. Не позволила сама себя пожалеть, да? Что ж, получай! Она, проклятая жалость, в таком странном образе выскочит, что мало не покажется. Например, в образе вполне симпатичного дядьки, в красивом дорогом костюме, с проседью на висках… Лицо породистое, глаза умные, улыбка почти голливудская. Картинка, а не дядька. И что такое, откуда? В череде знакомых даже близко такого дядьки не наблюдается… А главное, приставучий такой! Идет по пятам, протягивает руки, зовет… Иди, иди ко мне, бедная моя… Бедная Лиза…
Так жалостливо зовет, собака! А самое противное, что ей нравится. И хочется идти на зов его жалости, и припасть хочется, и поплакать в жилетку. Вот уже и дошла, и слезы приготовила… А припасть-то и некуда, черт побери. Был дядька, и нет его. Вокруг один плотный туман, теплый на ощупь, но неприятный. Хочется изо всей силы замахать руками, чтоб рассеялся, но, как часто бывает во сне, даже пальцем пошевелить не можешь. И стоишь, замерев, и отдаешься собственной безнадеге, и туман все гуще опутывает… И ладно, и пусть. Подумаешь, туман. Зато в нем тепло. Хоть и не видно ничего… Да и что, собственно, так уж надо разглядывать? Пусть, пусть…
А в тумане еще и звуки присутствуют, и чье-то прерывистое дыхание слышится. И стон… Или не стон? Странные, странные звуки… Ой! Что-то лица коснулось… Ой… Ой?!
Лиза села на постели, тяжело дыша и отмахиваясь. Господи, Фрам! Напугал! Это ж он скулит и повизгивает, и прерывисто дышит, и носом в лицо тычется!
– Да проснулась я, проснулась, отстань… На улицу хочешь, что ли? Приспичило? Ладно, пойдем, раз обещала… А что сейчас, утро? Погоди, на время гляну…
Дисплей на мобильнике высветил половину третьего ночи. Если выразиться относительно собачьего нахальства более-менее прилично, получится что-то вроде – ни фига себе.
– Ну все, не скули… – прошептала Лиза, обращаясь к Фраму. – Сейчас пойдем, я быстро оденусь. А ты давай, неси поводок. Хотя – стой, не надо… Он же в прихожей… Мы до двери на цыпочках пойдем, понял? И чтоб ни звука! Представляешь, что будет, если Наташку разбудим? То-то… Вот выйдем на улицу, там и скули, сколько влезет!
Слава богу, выбрались на улицу благополучно. Фрам тут же присел на газоне, а Лиза остановилась рядом. Хорошо, что успела прихватить из прихожей газетку, думала она. Да, они с Фрамом культурные, они газоны не пачкают! Лишь бы потом разглядеть в темноте то самое, чем они газоны не пачкают, ловко в газетку подобрать и прогуляться к мусорному контейнеру… Та еще предстоит задача!
Через десять минут со всеми делами управились, и природа была на них не в обиде, и можно было идти досыпать с чистой совестью. Но сна, конечно же, ни в одном глазу… Тем более ночь поманила – пойдем! Смотри, как красиво, как хорошо! Небо в звездах, луна, тишина, запахи… Ветер шумит в кронах деревьев. И воздух чистый, ночной, которым никак не надышишься.
– Ну что, погуляем? – спросила Лиза у Фрама, и тот отозвался искренней собачьей радостью, с силой натянув поводок.
– Ого… Да ты, смотрю, совсем очухался, дружок! Ладно, идем, до набережной пройдемся… Я тебя спущу с поводка, но ты далеко не убегай, хорошо? Держи меня в поле зрения! А то, знаешь ли, всяко бывает… Какой-нибудь придурок подумает, что я приключений ищу…
Отпустив Фрама, Лиза пошла переулком в сторону набережной, откуда лился в ночное небо свет фонарей. Да, там всегда светло, как-никак, самый центр города. Показушный центр, фешенебельный, чистенький. И, как это случается, наверное, в каждом городе, затаились в двух шагах от центра лабиринты неухоженных переулков со старыми домами, толстостенными, кряжистыми, с архитектурным размахом по давним временам отстроенными, но растерявшими былую гордость перед наступающими небоскребами-чудищами из стекла и бетона. Именно в таком старом доме она и жила… Зато в центре, ясен пень, уж этой привилегии не отнимешь!
На набережной было светло, как днем. Стилизованные под старину фонари шпарили во всю мощь, река тихо плескалась внизу, закованная в бетон. Будто жаловалась. Река небольшая, бетон мощный. Наверное, в те времена, когда набережную сооружали, она была – река… А сейчас так, одно название. Последние силы на жалкие всплески уходят.
И все равно – хорошо здесь! Такой ветер вкусный…
– …Да, пахнет свежими листьями и травой, – сказала Лиза сама себе, потянув носом. – В июне всегда самый нежный ночной запах!
Надо же, как неожиданно громко получилось, в тишине-то, будто собственный голос прозвенел нелепым, невесть откуда взявшимся колокольцем. Да, надо избавляться от этой пугающей привычки – разговаривать с самой собой. Старушечья же привычка, ей-богу! Это одиноким старушкам позволительно самим с собой разговаривать, но она ведь не старушка! И не одинокая… Какое тут может быть одиночество, если их в квартире напихано, как селедок в бочке? Или… Или это хуже, чем одиночество?
Нет, лучше не думать… Тоже, бедная Лиза нашлась. Вот будешь думать, и накличешь себе судьбу пушкинской бедной Лизы! Или того хуже – карамзинской, хотя хрен редьки не слаще! Попадешься в лапы какому-нибудь Германну или Эрасту… А что, не зря же сон увиделся с дядькой, который в туман зазвал, а сам исчез! Может, это и был один из этих?..
– А вы не боитесь гулять в такое время, девушка? Совсем одна?
Мужской голос уперся в спину, как дуло пистолета. Лиза вздрогнула, будто ее поразила молния, и, не оборачиваясь, закричала, подзывая Фрама:
– Фра-а-а-м! Фрам, ко мне! Фра-а-а-м!
