Вера Фальски - Ни слова о любви
Сабина краем глаза заприметила приближающуюся толпу с фотоаппаратами. Легко было догадаться, что будет завтра на первых страницах бульварной прессы.
Выехать из улочки ей все же удалось – разумеется, в сопровождении щелкающих объективов. Двумя улицами далее как раз освободилось парковочное место. Пристроив автомобиль, она осмотрелась, дабы убедиться, что вокруг нет никаких фотографов, и, надев шерстяную шапку и большие очки, вышла из машины.
В кафе на площади Сабина сняла с себя весь этот камуфляж, и несколько пар глаз с мимолетным интересом скользнули по ней. Впрочем, бо`льшая часть клиентов этого заведения была слишком рафинированной, чтобы всерьез впечатлиться появлением какой-то писательницы.
У этих людей, увлеченных загадочными проектами, склоняющихся над белыми ноутбуками с логотипом яблока, выглядящих как бомжи в шмотках от польских дизайнеров («Прада» хороша разве что для «Танцев со звездами»), потягивающих соевый латте и жующих безглютеновые просяные лепешки, такие рупоры поп-культуры, как Соня Гепперт, вызывали лишь презрение. Безвкусица и отстой. Если уж и читать что-нибудь по-польски, так исключительно польскую школу репортажа,[3] все остальное хлам.
Сабина в подобных местах чувствовала себя не в своей тарелке.
Единственный громадный стол посередине помещения, видимо, был призван обеспечивать единение, но на деле способствовал лишь подслушиванию чужих разговоров. Обслуживающий персонал был снисходительно-пренебрежительным, чтобы не сказать наглым, – видимо, эти люди были созданы для более высоких целей, чем прислуживание в кафе. Ждать приходилось часами: сперва меню, затем официанта, в конце концов – сэндвич с яйцом… Да уж, Сабина явно предпочла бы менее модное заведение.
Зато Люцина это место обожала. Она даже офис сняла поблизости, всего на улицу дальше, в том числе и чтобы иметь возможность беспрепятственно наслаждаться «городской жизнью», как она именовала это протирание штанов среди чванливых малолеток, которым родители купили сначала макбуки, а затем и квартиры, чтобы их детки были озабочены исключительно проблемами развитых обществ – типа обустройства велосипедных дорожек в центре столицы.
Сабина разглядела Люцину, махавшую ей рукой.
– Столик в уголке, как же… – проворчала писательница, направляясь к проклятому громадному столу, за которым уже сидело множество неприятно выглядевших модников и модниц, не достигших еще и тридцати.
– Дорогая, я уж думала, что ты не придешь, – набросилась на нее агентша.
– Мне никак не удавалось припарковать машину. Но ты будешь в восторге: на меня накинулись папарацци.
– Да ты что?! – не сумела скрыть радостного возбуждения Люцина.
– Они меня поймали, когда я царапала ключами машину какой-то бабы, которая преградила мне дорогу.
Агентша слегка удивилась, но виду не показала.
– Ох, дорогая, эта желтая пресса сожрет нас заживо на второй завтрак… Впрочем, я разузнаю, что можно сделать, – произнесла она свою магическую формулировочку, которая всегда означала одно: «разузнаю, нельзя ли добавить к этому скандальному тексту, появлению которого я совершенно не намерена препятствовать, фото обложки какой-нибудь из твоих книг».
У Люцины Кораб-Ольшанской, которую все называли Люси, определенно была голова на плечах. И ее, эту голову, она использовала на все сто. Это была женщина-танк – из тех, что лезут в окно, когда их вытолкаешь в дверь. Хорошо сохранившаяся, спортивная, ухоженная – до кончиков волос. Постоянная клиентка клиник эстетической медицины, испробовавшая на себе чуть ли не все новинки. С разглаженными морщинами на лбу и гиалуроновой кислотой в щеках и губах, с нарощенными рыжими кудрями и длиннющими ресницами, всегда с безупречным маникюром, благоухающая «О-де-Суар». Люси, с ее искусственной красотой, была даже привлекательна для определенного типа мужчин. Загадкой оставалось, сколько ей лет – тридцать пять или пятьдесят пять; при виде ее натянутого, гладкого лица можно было предположить как первое, так и второе. Сама Люцина за все сокровища мира не раскрыла бы этого секрета – и подобная скрытность невольно наталкивала на мысль, что ей все же ближе к пятидесяти, чем к тридцати.
– Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает, а я ощущаю себя на восемнадцать, – говорила она.
Уже долгие годы пребывающая в гуще литературной среды, долгие годы профессионально активная, она могла похвастать множеством успехов своих подопечных авторов, но с тех пор, как начала сотрудничать с Сабиной, сосредоточилась главным образом на ней – на этой «золотой жиле», как сама же ее прозвала. Люцина имела дальние родственные связи с варшавской аристократией и в то же время отлично ориентировалась в журналистских кругах. Идеальный агент. Она и сама так о себе думала.
Сегодня, одетая в красивое трикотажное платье бутылочно-зеленого цвета, идеально оттенявшее рыжий огонь ее крашеных волос, Люцина ждала Сабину в кафе не одна: с ней был бизнесмен, с которым она познакомилась в прошлое воскресенье на скачках в Мазурии.
– Познакомьтесь. Соня, это Людвик, мой новый знакомый, он занимается, кроме всего прочего, посредничеством на рынке недвижимости. Людвик, это известнейшая польская писательница Соня Гепперт, моя подопечная.
Галантно поклонившись, Людвик заявил, что уже уходит. Сабина была ему за это признательна. Болтать с Люси о рабочих делах в присутствии ее нового любовника было как минимум неловко.
Холеный мужчина чмокнул Люси в щеку и попрощался.
– У вас что-то серьезное? – проводила его взглядом Сабина. Выглядел он хорошо, хотя был уже немолод.
– Расслабься, – махнула рукой Люцина. – Он ненормальный.
– Интересно, – Сабина принялась осматриваться в поисках одного из пресыщенных жизнью официантов. – Почему это он ненормальный?
Агентша вдохнула побольше воздуха и сказала, понизив голос:
– Ты ведь меня знаешь… Тебе известно, что я открыта для экспериментов, но… Короче говоря, его фантазии – это слишком даже для меня.
– Что-что? – со сдавленным смешком переспросила Сабина.
– Ну, просто я не вижу себя в этом треугольнике, и все тут. Не то чтобы я была принципиально против треугольников – ты же меня знаешь… но на этот раз я пас. Не смогу я жить одной эротической коммуной с собственной бывшей клиенткой. Увы, Людвика тянет к этой графоманке Малашинской…
Сабина, вспомнив физиономию Малашинской, автора скверных психологических книжонок, прыснула со смеху.
– Люцина, мне бы твои проблемы… Эй! Эй! Официант! – Она поспешно подняла руку и крикнула в сторону дефилирующего где-то в отдалении гарсона, но опоздала – он уже скрылся за барной стойкой, не заметив их.
– А что? И тебе бы такие проблемы не помешали! Это уж наверняка вызвало бы интерес читательниц… Бери мое пирожное, угощайся, – Люцина придвинула к ней тарелку. – Мне вообще нельзя есть эту гадость. Я тебе не говорила, что у меня аллергия на глютен? – Ее лицо выражало подлинную озабоченность. – Да-да, я была так же удивлена, как и ты! Но, клянусь собственной едой, стоило отказаться от глютена – и все мои проблемы со здоровьем как рукой сняло.
– Вот как… – Сабина потянулась за рогаликом с джемом. – Здорово.
Откусив кусочек, она какое-то время задумчиво его жевала. Рогалик за шестнадцать злотых на вкус был точь-в-точь таким же, как его собратья за злотый двадцать, которыми торгуют на бензозаправке.
– Но, дорогая, перейдем к делу, я ведь не хочу отнимать у тебя время, которое ты должна посвятить творчеству. – Люцина улыбнулась милейшей из своих улыбок, и Сабина ощутила, как по позвоночнику пробежала дрожь. – Время-то идет, сроки поджимают… Да, кстати, как тебе пишется?
Писательница по-прежнему жевала резиновый на вкус рогалик. Она пожала плечами и покачала головой – самым что ни на есть неоднозначным образом.
– Вот и чудненько! – Люси склонилась над элегантным черным молескином, после чего бросила взгляд на монитор ультратонкого ноутбука. – То есть ты закончишь текст до конца октября. – Она подняла голову и сделала вопросительную паузу, ожидая от Сабины подтверждения, но та все жевала и смотрела куда-то вдаль. – Потом будет редактирование и прочие издательские дела, ну а премьера у нас в марте. Смотри-ка, вот здесь у меня наш план. – Она развернула монитор в сторону Сабины, и перед глазами последней открылась сплошь заполненная разноцветными полями табличка.
– Ага… – пробормотала, встревожившись, писательница и вперила взгляд в это обилие пунктов и подпунктов.
– Давай обо всем по очереди. Январь. Интервью с тобой в четырех женских журналах – я уже договорилась. Выйдут они в феврале, то есть буквально перед премьерой. Мы будем подогревать атмосферу, все это должно быть в духе определенного подведения итогов: мол, зрелая женщина, сбалансированность жизни, преодолеваемые ограничения и все такое, бла-бла-бла. – Люси тарахтела как заведенная. – Дальше – вот, смотри – у нас эксклюзив для «Плейбоя», и тут тебе придется согласиться на фотосъемку, но не переживай, все уже договорено: только высокий стиль и престиж – ясное дело, ты ведь не какая-нибудь там playmate.[4] Потом у нас встречи на форуме блогеров: ты выступишь как блогер…
