Анна Дэвис - Королева туфель
— Я? Нет. — Усмешка перешла в глубокий грудной смех, затем в угрожающее подобие кашля, от которого все его тело стало сотрясаться и вибрировать.
Женевьева подумала, что, возможно, стоит позвать кого-нибудь из миссис Беттерсон. Но пока она колебалась, кашель стал стихать. Он прижал платок к губам.
— Но она все-таки очень забавная женщина. — Тема была закрыта, Беттерсон принялся рассказывать о журнале. — Мы не можем назвать журнал «Фиеста». Похоже, Хемингуэй решил так назвать свой роман. Но это его право. У него уже было название, но он хочет, чтобы «Фиеста» стало одним из вариантов. Макэлмон в ярости, но он проиграл. Я знаю, они даже подрались.
Марианна принесла поднос, на котором стояли две чашки чая, и удалилась, подмигнув. Беттерсон проглотил пару пилюль, запил их чаем и осушил чашку в несколько глотков.
— Попросите Августу поискать блокнот, — сонно сказал спустя некоторое время. — Он где-то на полках. Она знает, где искать его.
— Зачем мне блокнот? — Женевьева взяла поднос с пустыми чашками. — Я больше не стану писать стихи.
— Ваши карикатуры. — Теперь он изо всех сил боролся со сном. — Я уже говорил, что они замечательны.
— Вы действительно так думаете?
Но ответом был храп, донесшийся с кровати.
В соседней комнате Августа и Марианна сидели за столом. Августа ломала голову над особенно неразборчиво написанными строчками, пытаясь расшифровать их смысл. Она протянула листок Марианне, та внимательно всмотрелась и пожала плечами. Женевьеве захотелось подойти и помочь им. Возможно, она сумела бы разобрать таинственные слова. Но что-то не давало ей это сделать.
Улица оказалась пустынна. Отвратительно пахли сточные воды. Уходя, она думала о своем бесполезном блокноте, спрятанном где-то в хаосе крошечной квартирки. Она думала об издевательской улыбке Лулу, об ужасной лжи, которую придумала для мужа, и о том, как засияло его лицо при этом известии. Тяжесть ощущалась всем телом, болели каждая косточка, каждый мускул, каждый нерв.
Женевьева вспомнила о веснушке на шее Паоло Закари. О лимонном аромате его кожи, о его горячих поцелуях. Она пыталась отогнать эти мысли, но они упорно возвращались.
Придя домой, дождалась, когда Селин уйдет в другой конец квартиры, и сняла телефонную трубку.
Сиреневая записка лежала, разорванная на мелкие клочки, в мусорной корзине. Роберт не собирался придавать ей значения. Его жена красива и остра на язык, и, следовательно, среди ее знакомых есть соперницы. Недоброжелатели. На этом письме ясно просматривалась огромная печать под названием «завистливая женщина».
Если бы он только мог забыть об этом и сосредоточиться на работе!..
— Мистер Шелби Кинг, я… — Мари-Клер просунула голову в дверь.
— Разве я не говорил, чтобы вы всегда стучались, прежде чем войти?
Секретарша выглядела расстроенной.
— Но я постучалась, сэр.
— Неужели? О!.. — Роберт нервно закрутил в пальцах ручку, притворяясь, что так увлекся работой с документами, что позабыл обо всем на свете.
— Три раза.
— Ну что ж, в будущем стучитесь посильнее.
— Хорошо, сэр. Принести вам кофе?
— Нет, спасибо. Мари-Клер?
— Да?
Он с надеждой взглянул на нее. С надеждой на что? Возможно, он совершил ошибку, подарив ей цветы.
— Простите меня за то, что набросился на вас. Я немного расстроен. Вы не откроете окно? Здесь очень душно.
— Да, сэр. — Она снова была счастлива.
Роберт с отсутствующим видом смотрел на ее округлую попку, пока она сражалась с оконной задвижкой. Как замечательно, что можно так легко сделать женщину счастливой — в одно мгновение и одним простым жестом! Букет роз, тихое извинение. Если бы только всегда все было так просто…
Зазвонил телефон.
— Не вешайте трубку, мистер Шелби Кинг, — раздался отвратительный голос. — Пока не выслушаете то, что я должен вам сказать.
31
Роберт заставил сыщика подождать, пока Мари-Клер не вышла из комнаты.
— Фелперстоун, мне казалось, я достаточно ясно выразился.
— Несомненно, сэр. Но я считаю своим долгом сообщить вам о ситуации, требующей вашего пристального внимания. В данный момент ваша жена находится в отеле вместе со своим любовником.
— Я знал, что вы сукин сын, но и предположить не мог, что вы к тому же занимаетесь гнусными наветами!
— Это не навет. Мне самому хотелось бы, чтобы я ошибся. Роберт достал платок и вытер пот со лба и шеи.
— Сэр, мой коллега, месье Канн, позвонил мне несколько минут назад. Он видел, как они входят в отель. Они до сих пор там.
— Мистер Фелперстоун, это, в конце концов, может быть простой ошибкой.
— Здесь не может быть никакой ошибки, сэр. Я готов поспорить на свой гонорар.
— Моя жена сейчас дома!
На линии послышался скребущий звук, словно мышь возилась за деревянной обшивкой стены. Должно быть, он добрался до самого дна своей табакерки, выцарапывая последние остатки порошка из крохотной коробочки.
— Вы в этом полностью уверены, сэр? Лучше ведь быть абсолютно уверенным, не так ли?
— Женевьева отдыхает в своей постели. — У Роберта так сильно пересохло во рту, что он едва мог говорить. — Моя жена беременна.
— Мои поздравления, сэр. А почему бы вам не позвонить ей по телефону? Сказать о том, как сильно вы ее любите, или что там еще вы, женатые люди, говорите друг другу. Докажите мне, как сильно я ошибался.
Они были единственными посетителями в роскошном, украшенном позолотой баре со стенами цвета дамасской розы. Уютно устроились в углу за круглым столиком из гипса, на котором стояла массивная золотая пепельница. Столик располагался за статуей лошади с хвостом рыбы, возвышавшейся на сером каменном постаменте.
— Я с трудом заставила себя прийти сегодня, — начала Женевьева.
— Почему? — Закари добавил сахар в кофе и размешал его изящной серебряной ложечкой.
— Мне казалось, мы понимаем друг друга.
— Мне тоже.
Закари добавил еще две ложки сахара.
— Прошлой ночью я оказалась около твоего магазина. Снаружи стояла машина Вайолет де Фремон.
— Я не просил ее приходить. — Закари размешивал кофе. — Она явилась совершенно неожиданно.
Женевьева глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
— Ты спал с ней прошлой ночью?
— Нет. — Он, наконец, отложил ложку в сторону. — Она пришла в магазин, мы поговорили. Вот и все. Потом она уехала.
— Я очень хочу верить тебе. Правда. Но мне начинает казаться, что все, о чем ты говоришь, не может быть правдой. Ты сказал, что никто не заходил в твою мастерскую, но…
