Катажина Грохоля - Я вам покажу!
– Но простите, – я обрадовалась, что могу быть им полезна, – он и в самом деле родился в Ливии. Мой зять был там по контракту! Правда, Агнешка сразу же после родов вернулась в Польшу. Ливия – страна не для женщин. Арек тоже родился в Ливии, только его отец был там по частному контракту, а у Петрека – по линии ООН.
А Агнешка просто ненавидит свое настоящее имя и поэтому называет себя вторым, ну и бедный ребенок не знал, как вам ответить! При этом только у мальчиков гражданство польское… наверное, польское, – добавила я на всякий случай и была очень довольна собой, потому что все объяснила.
Я откинулась на спинку стула и бросила взгляд на пишущую машинку. Как приятно оказаться в месте, где еще стоят пишущие машинки, а не бездушные компьютеры.
– А почему его дружок не знает, где живет? – Полицейский с подозрением уставился на меня. – Мы здесь не для того, чтобы шутить шуточки.
– Я знаю! – Слава Богу, я знала от Агнешки кое-что о семье Арека. – Они недавно переехали из Варшавы, от дедушки с бабушкой. И малый не знает, где он прописан – в новом доме или еще в Варшаве.
– А девочки?
– Девочек я не знаю, – предупредила я. – Но подумайте сами, случается ведь, что кто-то не знает своего отца. Может быть, я поговорю с ними?
– Ладно, попробуйте, – сказал страж порядка, глядя на меня как на сумасшедшую. Еще бы – я с одного слова понимала то, что у него в голове не укладывалось.
Мы вернулись в комнату, где смирно сидели дети. Но моя помощь уже была не нужна. Две женщины прижимали к груди двух девочек.
– Какие же вы бессердечные! – горячо воскликнула одна из мамаш. – Ребенок вам все объяснил!
– В протокол необходимо внести имя отца, – настаивал полицейский.
– Ну я же вам говорю, что процесс об удочерении еще не закончился. Отец девочки лишен родительских прав, а ее удочеряет новый муж! Так какое имя и какую фамилию вам сообщить?
Полицейский беспомощно развел руками:
– Какие хотите. А ваша дочь? Почему она сказала, что не знает вашей фамилии?
– Грушенька, – породистая женщина крепко прижимала девочку, – ты не помнишь? У меня теперь фамилия, как у дяди Адриана! Я же тебе говорила. А у тебя папина. Я после свадьбы, вместе с твоим дядей, отказалась от своей девичьей фамилии, но уже не могла взять фамилию папы, разве ты не помнишь? Мы же с тобой говорили об этом.
Полицейский смотрел на нас с неприязнью. Я не завидовала ему. О tempora, о mores! [39] Я засунула малолетку в полученную недавно из ремонта машину и медленно поехала домой. Малый молчал.
– Извини, тетя… я не хотел…
Он должен был еще добавить: «Я не нарочно». Возникло ощущение дежа-вю. Как маленькая Тося.
– Почему у тебя не было билета? Я же дала тебе деньги! – вздохнула я с чувством вины, потому что он был оставлен со мной, чтобы я за ним присматривала, и вот как он мне отплатил за доверие.
– Потому что поезд уже отходил, за билетом я не успел. А когда хотел купить у проводника, было поздно, потому контролер уже нас поймал. А у Арека не было карточки учащегося, и у Агатки, и у Зоей, ну а я не хотел быть лучше… и сказал, что у меня тоже нет. Я не думал, что он отправит нас в отделение! Но было уже слишком поздно!
Я молчала. У меня не было сил. Почти семь часов, на работе – полнейший провал, я чувствовала себя так отвратительно, что надо было либо немедленно рухнуть в постель, либо напиться, либо принять успокоительное и лечь спать, а лучше – все сразу.
– Не сердись, тетя, ладно?
Я молчала. Мы подъехали, Петрек, прихрамывая, открыл ворота. Я впустила котов в дом – они явно были обижены – и, не снимая куртки, села в кухне. Борис подошел ко мне и потыкался своей седеющей мордой в руку.
– Ну так что, тетя, ты не скажешь родителям? Малолетка с видом приговоренного к смерти стоял на пороге и смотрел на меня, как теленок перед забоем.
– Не скажу, – вздохнула я, представив себе выражение лица Агнешки, когда ей станет известно, какова была моя опека и каким образом ее бедный ребенок оказался в полицейском участке.
Он тоже не сказал.
СЧАСТЬЕ ПЕРЕМЕНЧИВО
Тося с Исей почти не выходят из комнаты наверху в мансарде. Они вдруг поняли, что май будет все-таки в этом году, а не через четыре года. Моя мама каждую неделю готовит гору вареников, я ношу им соки и фрукты. Ни к чему не придираюсь. Господи, сделай так, чтобы Тося сдала выпускные экзамены, и больше я тебя ни о чем не попрошу!
Дорогая Юдита!
Будь взрослой, разумной женщиной. Не пей, потому что это не метод решения проблемы. Не надо снова курить. Работай ради этой жизни так, как если бы ты собиралась жить вечно, и во имя той, как если бы завтра тебя ожидала смерть.
Будь терпелива. Шесть недель – это не вечность…
Сердечный привет тебе шлет Юдита.
Главный наконец-то разрешил, чтобы я написала об изнасиловании. Ничего не тая, всю трагическую правду. Идет тяжело, три женщины набрались мужества рассказать, у меня уже есть интервью с судьей, которая вела подобные процессы, и беседа с психологом. К сожалению, не хватает оптимизма.
Борис чувствует себя все хуже. Я забыла, что он уже старый, а теперь неожиданно это стало заметно. Приезжала Манька. Заглянула ему в пасть и сказала, что он, видимо, поджирает у кошек консервы, потому что у него почти нет зубов – мои коты едят мягкий паштет из банок, а ему я насыпаю сухой корм. Раз в два дня я варю ему кашу и макароны, а он все равно предпочитает кошачью жратву.
Сегодня Уля подозвала меня к забору. Уже несколько дней как тепло, с южной стороны снега нет и в помине, короткая зима была у нас в этом году. Уля потащила меня в глубь сада и с гордостью показала свою форсицию – если будет стоять такая погода, она, того и гляди, зацветет.
Дорогая Юдита!
Вспомни, как год назад ты лучше, чем сам Адам, знала, что он делает, где бывает и почему пахнет дамскими духами.
Если ты не способна учиться на собственных ошибках, значит, стоишь на месте. Не позволяй, чтобы твоя жизнь полностью зависела от других. А какой она будет, зависит лишь от тебя. Несомненно, всегда есть что-то, о чем ты не знаешь, но как отнестись к происходящему, ты определяешь сама. Стремись быть в согласии с собой. Четыре недели – это не вечность… Подожди, и все прояснится.
Целую. Желаю ни пуха ни пера.
Юдита.
В начале марта моя карьера в редакции закончилась внезапно и бесповоротно, по-моему, совершенно без явных на то причин, хотя, вероятно, я сама во всем виновата, как всегда. Главного уволили в понедельник – в срочном порядке, он даже не успел с нами попрощаться. Меня Любиш выгнал в среду. Я получила выходное пособие за три месяца.
