Татьяна Веденская - Вся правда
– Надежда на что? – Он снова закурил, нервно теребя сигарету тонкими пальцами. Вот таким я его и запомню. Лохматого, привлекательного, но уже изрядно потрепанного жизнью, с сигаретой в руках посреди грязной и тесной шестиметровой кухни. Перед полной окурков пепельницей и с совершенно растерянным лицом.
– А вдруг я и сама – личность. Вдруг я ничуть не меньше тебя?
– Меньше – больше? Кто это меряет.
– Как кто? Да хоть бы и ты. Ведь тебе и в голову не приходило, что я, возможно, тоже в чем-то талантлива. И что было бы неплохо узнать меня не только с точки зрения анатомии.
– Ерунда какая-то. Давай лучше еще выпьем.
– Нет. Я пойду, мне пора, – я встала и пошла к выходу. Артем скукожился и уменьшился до размера божьей коровки.
– Алиса, оставь телефон. Я тебе позвоню, поговорим еще, – его слова настигли меня в дверях.
– О чем? – Я обернулась и пристально посмотрела в его красивые глаза. Где-то внутри пронзительно защемило что-то, но я не стала останавливать или заталкивать это вглубь. Пусть болит. Отболит и уйдет, останется пепел.
– О нас.
– Никогда не будет никаких нас. Сегодня я просто зашла посмотреть, стоило ли это все тех страданий. Извини, если я тебя как-то потревожила.
– Постой.
– Что? – я ждала лифта, он стоял босой и какой-то одинокий, потерявшийся..
– И как? Стоило оно того?
– Не знаю. Я так и не поняла. Наверное, стоило. Все в этой жизни имеет смысл. Буду иногда вспоминать о тебе. Все-таки, как ни крути, ты мой первый мужчина. Ну, прощай.
– Прощай, – угадала я его ответ за закрывшимися дверями лифта. На душе стало удивительно легко и спокойно. Я сделала шаг вперед и вышла из подъезда на залитую светом улицу. Над горизонтом склонился обжигающе-багровый закат. Впереди было лето, солнце, речка. Впереди была вся моя жизнь.
Глава 5. Пациент.
Семейное счастье. Скромные радости, вечные ценности. Сотни и тысячи простых историй с плохим концом и одна на тысячу с хорошим. Разводы со стопроцентным попаданием в статистику. Кто не был в разводе? Пожалуй, только тот, кто не женился. Мы ставим подписи, выслушиваем топорные и скучные напутствия от толстых сотрудниц ЗАГСа и идем домой, чтобы через некоторое время снова вернуться сюда за свидетельством об одиночестве. Как будто одиночество требуется как-то протоколировать. Как будто если его не занести в книгу актов гражданского состояния, придется отбиваться от претендентов на нарушение твоего покоя. Всю сознательную жизнь мы бегаем за другими так, как всю бессознательную бегали за маминой юбкой. Только в два года мы делаем это честно и неприкрыто.
– Почему ты уходишь, мама. Мне страшно без тебя. Я хочу, чтобы ты брала меня с собой везде, даже в туалет. Ни на минуту не оставляй меня. – Но потом, когда проходит время и мы получаем рекомендуемую дозу облучения воспитанием, то начинаем тратить усилия на неуклюжие попытки скрыть свою потребность в любви. Сначала:
– Деточка, никогда не говори мальчику, что он тебе нравится. Он будет тебя презирать. – Потом:
– Дорогая, все хотят дружить с теми, кто заслуживает того. Хорошо учись, будь аккуратной, не ссорься с родителями. – Еще вот этот непревзойденный перл нашего формирования личности со знаком качества:
– Никогда не показывай, что тебе чего-то жаль. Будь щедрой и доброй. Жадных не любят. – Я могу быть щедрой когда того просит моя душа, но тетеньки в школах и садах заверяют, что щедрыми надо быть ВСЕГДА. Что, интересно, было бы, если бы им (тетенькам) предложили поделиться зарплатой. Или подарить свои игрушки – бусы, серьги или хрустальную вазу, единственную дорогую в доме вещь. Мы учим, после того как научили нас. Рожаем детей, чтобы потом читать им нотации и обвинять их в своей неудавшейся жизни. Из поколения в поколение передаем чувство вины и инстинкты, как доминантные признаки нашей породы. Если сегодня тебе хорошо, значит будет новая беда. Как в песне поется. Кому можно верить? Кто покажет путь к настоящей любви? Кто им пройдет, если нам более свойственно останавливать на скаку коней и заходить в горящие избы вместо того, чтобы оставить эти почетные обязанности настоящим мужчинам. Погорелец на погорельце, но зато с полным правом мы обвиняем друг друга в потерянной молодости. Кто-то сказал: хочешь быть счастливым – будь. Только вот сложно это – захотеть.
Миша хотел Алису. Хотел меня. Он вовсе не хотел быть счастливым. Странно, непонятно, путано, но из года в год он принимал меня лишь доя того чтобы прочитать равнодушие в моих глазах, чтобы увидеть, как я отдерну руки, отвернусь, скажу:
– Сегодня не могу, извини. – Я не была для него источником счастья. Проблем – да. Страданий – конечно. Всегда. Сколько он меня знал. Сначала, когда я презрительно смотрела на него сквозь призму юной идеализированной натуры. Вариант про запас, мальчик, которым можно будет успокоить себя если вдруг покажется, что я никому в мире не нужна. Мужчина, которым можно управлять, которого можно использовать.
– Увези меня из Питера.
– Оплати мне курсы.
– Устрой мне дочку в садик.
– Дай, дай, дай, – почему он не возмущался? Почему его не смущало мое изможденное лицо в Питере, но возмутило уставшее от обычных рабочих проблем в турагентстве лицо. Он не может смириться с появлением в моем расписании пунктов, которые будут меня волновать больше чем наша тоскливая жизнь с ним, но смог простить и ни словом не напомнил тот день, когда я прогнала его в три минуты при виде какого-то дерганого мерзавца. Мерзавца, который чуть не поломал мне всю жизнь. Хорошо, что чуть-чуть не считается. И, наконец, сейчас. В настоящее время. Больше года он обладал мною или только думал про себя, что обладает, больше года страдал и боялся, что я уйду. Каждый день наблюдал за моими уловками, с помощь которых я избегала секса. Смотрел на меня, когда я спала. Я чувствовала его взгляд, он обжигал и казался каким-то неправедным, грязным. Он играл с дочерью в отсутствии меня самой. Был готов принять все и заранее все простить. На все закрывал глаза. Ни на что не претендовал. И что в итоге? А ничего. Все то же самое, ничего не осталось, нечего больше беречь. В один прекрасный день я подошла к нему и сказала:
– Миша, нам нужно поговорить.
– О чем? – замер он. Не оборачиваясь, не шевелясь.
– Ты сядь. Разговор не из легких.
– Ты знаешь, мне очень нужно сейчас уйти. Давай поговорим вечерком. – Он попытался разыграть это легко, непринужденно, но не смог. Сфальшивил. Голос задрожал.
– Нет. Не убегай.
– Я очень спешу, – Миша заметался, надеясь успеть убежать раньше, чем ничего нельзя будет изменить.
– Нет. Я не могу позволить тебе так уйти. Если сейчас мы не поговорим, то через несколько часов тывместо меня найдешь только пустую полку в шкафу и пару слов на бумаге. Такого я для тебя не хочу. Сейчас у тебя есть возможность спросить у меня, почему я так поступаю.
