Татьяна Веденская - Виртуальные связи
– Нет. А что такое? – Яна понимала, что так просто она от матери не уедет. Но… не очень-то и хотелось. Куда ехать-то? Домой? Теперь, когда в доме стояла та самая вожделенная тишина, особенно когда даже сын уходил в Интернет, надевал наушники и застывал в своей комнате перед экраном, ей хотелось бежать куда-нибудь, куда угодно. У маминой соседки была трехкомнатная квартира, старый муж, сын с невесткой и тремя детьми, а теперь еще и племянник. И Яна начинала догадываться, почему Машка захотела их фотографировать. Настоящая любовь не бывает без загаженной плиты и племянника. Она вообще не выглядит как любовь, иногда она выглядит как каторга, а понять, что это была именно любовь, можно только потом, когда вокруг становится тихо и чисто. Слишком тихо и невозможно чисто.
– Приехал из Таганрога, вроде он там отсидел. За мелкое хулиганство или за кражу. Я его видела, тихий такой. Маленький. Все молчит и извиняется как оглашенный. Приехал, значит, устраиваться в Москву. И к моей соседке. Мало ей невестки с внуками. Они его приютили. Мне все газеты носил из почтового ящика, а иногда чай мы с ним пили. Газеты мои почему-то к ним в ящик кладут постоянно.
– Потому что ты же с почтальоншей поругалась из-за рекламы, вот она и мстит, – рассмеялась Яна, подливая себе ромашкового чаю. Ромашка, конечно, с дачи, своя. Сушеная, она всю зиму и весну провисела на веревочке в кухне.
– А почему я должна читать эти проклятущие буклеты? Рассадники всякой дряни. Я телевизор выкинула, так этот ваш треклятый прогресс ко мне в почту лезет. Не просила я. – Мать от возмущения раскраснелась. Война с почтальоншей длилась уже несколько месяцев с переменным успехом. Сейчас в пользу почты.
– Как-нибудь она тебе что-то важное не донесет.
– Да черт с ней. Ты про племянника слушай. В общем, он жил тут где-то полгода, никто ничего не замечал. Уходил вроде на работу, потом возвращался. Квартплату платил, продукты приносил. По вечерам все в компьютере пропадал, чертей гонял там.
– В смысле?
– Он был на каких-то футболистах помешан. Даже мне однажды всю голову заморочил, рассказывал про какую-то «Барселону», что у нее сила – 92. Клялся, что там, в этих футболистах, можно большие деньги зарабатывать. Я ему – какая ж это работа, гонять чертей в компьютере, будь он неладен. Но он все равно сидел. А днем уходил. Говорил, что работает в салоне связи. А, вот я почему про него вспомнила, из-за этого салона связи. Надо ж такое придумать.
– А что такое? В чем проблема?
– Проблема была потом, через полгода. Он как-то вернулся домой с работы, сказал, что устал очень, ушел в комнату, включил телевизор, причем довольно громко, и отключился. Спал до утра. Ну, устал человек, бог с ним. Так он и наутро не просыпается. И к обеду все тот же телик грохочет. В общем, они дверь выломали, а он-то сбежал.
– Третий этаж. Куда он сбежал?
– По клену и сполз. У них же клен прямо напротив окон. Окно открыто, сквозит, телевизор грохочет. А его нет. И в комнате, не поверишь, нашли тридцать восемь вот этих… – Тут мать заглянула в инструкцию из девятнадцати пунктов: —…симку. То, что ты пихала внутрь.
– Краденые? – кивнула Яна.
– Нет, с работы принес! – фыркнула мать. А сбежал он, потому что за ним слежка велась. Теперь опять сидит. Вот так он работал. В салоне связи. Вот тебе и настоящая любовь. Кому это надо.
– А что, не соврал. – Яна пододвинула к матери список. Та вздохнула и склонилась над ним снова.
– Вы меня в могилу сведете. Ты хоть Машке скажи, чтобы она мне звонила. Совсем забыла меня.
– Скажу, – покорно кивнула Яна, а про себя подумала, что если мать узнает, где теперь живет Машка, то упадет со стула. Повернуть за угол дома, сделать два шага – и вот, пришли. Дорогая дочь, в лучшем виде, у двух лесбиянок/художников/неформалов/модельеров и вообще не пойми кого. Ведь Яна предлагала ей у нее остановиться. Места же полно. Могла и у мамы. Но тут Машку понять можно. И Олеська, кстати, предлагала поговорить с хозяйкой, чтобы Машку насовсем поселить в ее квартире, раз уж она уехала. С этим Олеськиным романом вообще история какая-то странная. Нереальная. Как бы ее не кинули. Но жить у этих сумасшедших… Что в этом нормального? Да еще так улыбаться!
http://ru.wikipedia.org/wiki
Жизнь, которую редактирует каждый
С Лаурой было что-то не так. Странно, потому что с приходом лета все вокруг расцветали, отогревались у солнца, как у большого пионерского костра, и становились сильнее, успешнее или хотя бы немного счастливее. Она же часами могла валяться на диване и читать какую-нибудь книжку. Она хотела изучить итальянский, она была помешана на Италии. Но вместо этого читала старые книги из маминой библиотеки. Агату Кристи, Конан Дойла, поваренную книгу. Иногда казалось, что она читает, не вдаваясь в смысл прочитанного. Работать она не хотела. Мне приходилось садиться напротив нее и подсовывать ей в руки куски кожи, ткани, ее собственные эскизы.
– Мы и так уже опоздали. Можем начинать коллекцию весна-лето, – злилась я.
– Мне завтра нужно сходить в поликлинику. Пусть меня проколют витаминами, – отвечала Лаура. – У меня просто не хватает витамина В.
– Пусть проколют, – соглашалась я.
Но дело было не в витамине В. Я оглядывалась и видела, что Лаура живет в мире незаконченных вещей, несшитых коллекций, невыпущенных сайтов и ненаписанных картин. Она бросала одно и бралась за другое, в ее доме всегда шла перестройка, она всегда хотела все изменить, но никогда не принимала того, что есть. Даже если бы она завтра оказалась в Италии, через пять минут она бы уже улеглась где-нибудь на диване и оставила бы незаконченными браслеты, которые хотела там продавать.
– Ты ничего не понимаешь. Я не могу здесь жить, – отвечала она. – Я не пью, почти не пью. Бокал вина в день не считается. Я питаюсь правильной пищей, я забочусь о собаках, о Жанке, я… я…
– Ты не желаешь просыпаться.
– Глупости. Просто я вижу, что эта коллекция никому не нужна. Ты хоть понимаешь, как это трудно – продвинуть хоть что-то здесь, в России? А выйти на Европу вообще невозможно.
– Но ведь делать это нужно не для этого?
– А для чего?
– Для себя.
– Для себя я могу пойти и сварить овсяной кашки. Или какао с соевым молоком.
Лаура отмахивалась от меня как от назойливой мухи. Иногда она загоралась. Я как маньяк требовала от нее помощи в обработке моих работ, спрашивала совета, показывала эскизы на сайт. Я хотела сделать серию больших-пребольших постеров в тяжелых рамах. Часть из них выделить в отдельную серию с разными цветовыми эффектами. У меня была любимая работа, моя удача – мамина соседка и ее семья, теплая и живая, как новорожденные котята в коробке. Как я могла раньше этого не видеть? Эта работа, семья на бедной, очень бедной кухне, была, пожалуй, лучшей. А еще у меня была фотография Олеськи и Белкина, они приезжали в Москву. Такие получились глупые, улыбающиеся лица. Постеры – это, конечно, дорого. А что делать? Я пошла в банк и взяла кредит на потребительские нужды. Немножко денег удавалось получить, фотографируя свадьбы, выпускные (удалось получить два заказа через Интернет). Денег можно было достать, продав «Кашкай».
