Джессика Соренсен - Вечность Эллы и Миши
— Я хочу, чтобы ты говорила со мной о таких вещах, Элла, — говорит он. — Я просто удивлен, что ты это сделала. Ты никогда не говоришь многого о том, что происходит на терапии.
— Потому что это личное. — Моя грудь поднимается и опадает, пока я громко дышу.
Он кладет руку мне на щеку и проводит большим пальцем под моим глазом.
— Ты же понимаешь, что мы давно переступили линию личных вещей.
Он прав, так что, призывая уверенность, я продолжаю:
— Она говорит, что меня обнимали недостаточно, и я сказала ей, что ты обнимал меня постоянно, но, кажется, её это не впечатлило.
Он мягко смеется.
— Я помню первый раз, когда я попытался обнять тебя… думаю, нам было около восьми. Ты разбила колено, пытаясь залезть на дерево, и я хотел, чтобы ты почувствовала себя лучше, так что подошел, чтобы обнять тебя.
Я морщусь из-за воспоминания.
— И потом я ударила тебя по руке. Я помню… ты напугал меня. У меня никогда не было кого-то, кто ко мне так приближался.
— Я знаю. — Он приближает свои губы к моим, когда проводит пальцем по скуле. — В следующий раз я был немного более осторожен, я украдкой приобнял тебя и погладил по спине.
— Это было странно для меня, когда ты сделал это, — признаюсь я. — Но там было слишком много людей вокруг, и я не хотела выглядеть чокнутой, сбегая с твоего празднования. Господи, не могу поверить, что я была так стара, когда я помню, что меня впервые обняли.
— Нам было примерно тринадцать? — вспоминает Миша, пока накручивает прядь мои волос на палец. — Я был так рад, что выиграл то чертово пари.
— Это было тупое пари. — Мои веки трепещут, когда его рука пробегается по моим волосам и тянет за корни.
— Мы все знали, что Денни боится высоты. Я вообще не понимаю, почему он попытался спрыгнуть с утеса в озеро.
— Я не дышала во время всего падения. — Я хватаюсь за его плечи. — Думаю, я боялась, что ты поранишься.
— Это потому что ты любила меня. Ты просто ещё этого не знала.
— Ты тоже этого не знал. Ты был так же слеп как я.
— Я знаю, но я помню, как выплыл из озера абсолютно счастливый, потому что выиграл две сотни долларов. Плюс, я был весь на адреналине. Когда я увидел тебя, стоящую на берегу в обрезанных джинсах, что показывали твои длинные тощие ноги, — он щипает меня за задницу, и я качаю головой, — Я даже не думал. Я просто подошел к тебе, поднял и обнял.
— Ты почти выжал жизнь из меня, — вспоминаю я. — И ты намочил всю мою одежду… но мне понравилось это.
Он поднимает бровь.
— Не выглядело так, будто тебе нравится.
— Мне нравилось. — Я вцепляюсь в него взглядом, нуждаясь в том, чтобы смотреть на него. — Это было страшно, но приятно. С тобой все страшно, но приятно.
Его выражение лица меняется из-за моей честности, и он наклоняется для горячего поцелуя, заканчивая разговор. Я с нетерпением расстегиваю куртку и бросаю её на заднее сидение. Он снимает мою футболку через голову и быстро расстегивает лифчик одним движением руки. Его взгляд немедленно опускается. Обхватив одну грудь рукой, он приближает к ней рот, и я отклоняюсь, натыкаясь на гудок. Он гудит в ночь, но я слишком потеряна, чтобы заботиться об этом, когда его рука скользит вниз по животу и пробирается внутрь джинсов. Когда его пальцы внутри, я зажмуриваю глаза, и тепло струится по моему телу. Гудок продолжает сигналить, и «Don't wait» в исполнении «Dashboard Confessions» плывет из динамиков.
— Миша, я хочу тебя, — стону я, когда он посасывает впадинку на шее. — Очень хочу.
Он немного отодвигается назад, его глаза пронизывают мои. Когда его губы возвращаются к моим - это не только страсть и желание, это делает нас цельными.
Поднимая бедра, чтобы снять штаны и трусики, я случайно ударяюсь головой в потолок. Мягко смеясь, он решительно направляет мой рот обратно к своему, пока я мучаюсь с пуговицей на его джинсах, и потом он спускает их вниз. Секунду спустя он внутри меня, и я наклоняюсь вперед, чтобы гудок перестал сигналить, когда я открываю рот, позволяя его языку поглотить меня. Окна запотевают, когда он толкается в меня, и я цепляюсь за него, будто он то, что сохраняет мне жизнь. Потому что именно это он и делает.
ГЛАВА 20
(Перевод:Galia_Br ; редактура:Дарья Галкина )
Миша
Я улыбаюсь на протяжении всей поездки домой. Не только, потому, что она позволила мне сделать это в машине, но также из-за того, что многое изменилось. Она открылась мне, и ее глаза потеряли немного печали.
Тем не менее, когда я остановил машину перед ее домом, мой желудок перевернулся от мысли, что весь прогресс исчезнет в считанные секунды, если Дин или ее отец решат поднять болезненную тему. Прежде чем выйти из машины, я решаю, что если они сделают это, то им придется не сладко.
Красный «Порше» Дина припаркован на подъездной дорожке, вместе с грузовиком Итана. Пока мы идем к передней двери, держась за руки, ни один из нас не говорит ни слова, тишину нарушает лишь снег, который хрустит под ногами. Когда же мы подходим к двери, я останавливаюсь, прежде чем открыть ее.
— Ты уверена, что хочешь сделать это? — спрашиваю я. — Потому что мы, только ты и я, можем прямо сейчас уехать туда, куда ты захочешь.
Она встает на носочки, чтобы поцеловать меня в щеку, а затем кивает. — Думаю, да.
Неохотно, я открываю дверь, и мы входим прямо в логово льва. Я вижу сидящих за столом отца Эллы, Лилу и Итана. На столе стоит целая куча чашек и тарелок, наполненных кукурузой, фаршем, курицей, горохом, рогаликами и маслом. Признаюсь, мы не привыкли видеть такое «изобилие» на столе, раньше все проходило гораздо скромнее. Ведя Эллу за руку, я подхожу к столу, и мы занимаем места рядом друг с другом.
— Вам потребовалось довольно много времени, чтобы вернуться, — бормочет Итан себе под нос с осуждающим смешком. — Вы снова застряли что ли?
— Прекрати, — говорю я, беря рогалик, когда Элла хватает мою руку под столом, с глазами, уставившимися на скатерть. Ее отец выглядит неловко, сидя напротив нас и нарезая кусочки курицы абсурдно тонкими ломтиками.
— Привет, Элла, — говорит он официально, не используя зрительный контакт. — Как ты?
Мои мышцы напрягаются, в ожидании ее ответа.
Молчание длится секунду. — Хорошо. Действительно, хорошо.
Я выдыхаю и понимаю, что на данный момент тяжесть и беспокойство ночи уходят. Дин входит, держа в руках коробку, и на его лице застыл смущенный взгляд.
— Кто рисовал на полу в ванной комнате? — Он опускает коробку на стойку.
