Наталия Миронина - Отказать Пигмалиону
– Вы судите по произведениям?
– Я сужу по всей его жизни. Ничего плохого, что талант дополнен практической сметкой. А Штраусу было от кого перенять деловую сметку – у его колыбели встретились музыка и пивоваренное дело. Папенька – музыкант, маменька – из «пивной семьи» Пшорр. Мы обязательно с вами посетим ее славное питейное заведение, когда наведаемся в Мюнхен. Вы знаете, я заметил, история любит шалить – в этой пивной начинался пивной путч. Который тогда удалось подавить. Впрочем, о Рихарде Штраусе. Я вам не наскучил? – спохватился вдруг Тенин.
– Да что вы! – искренне возмутилась Аля, а от перспективы подобной поездки даже захватило дух. – Мне ужасно интересно. И я очень хочу побывать в Мюнхене с вами. Так что же Штраус?
– Он был не просто практичен. Понимаете, музыка как бизнес. Как проект. Проект, который просчитывается еще до того, как приступают к партитуре. Теперешние промоутеры от зависти поумирали бы, узнав, как он подготовил публику к премьере «Кавалера роз».
– Как?
– Он сам же пустил слух, что в первом действии на сцене будет лежать дама с молодым любовником. Представляете, что случилось с неповоротливой бюргерской моралью? А его «Саломея» по Оскару Уайльду? Нет, нет, он все ходы просчитывал и все ходы записывал.
– Знаете, если музыка плоха, никакие трюки не помогут. – Аля покачала головой.
– Верно. Мало того, многие композиторы писали такую музыку, которая с годами как бы усыхала. То, что когда-то было сочно, выразительно и убедительно, через годы оставалось столь же красивым, но превращалось в некую старомодность, вроде гербария. Кажется, цветок с лепестками и листиками, но выцветший и без аромата. С Рихардом Штраусом этого не случилось по одной лишь причине – запас, задел был такой мощный, что его хватило до наших дней. Его музыка не превратилась в драгоценный пергамент. Кстати, Стэнли Кубрик темы Штрауса использовал в своей «Космической Одиссее», вы представляете?! Фантастика и… Рихард Штраус!
– А Моцарт?
– В музыке Моцарта ген долголетия, который называется «вера в светлое будущее».
– Как это?
– Всю свою музыку этот мальчик, юноша, молодой человек пишет с неистребимой верой, что жизнь, мир станет таким же прекрасным, как звуки, которые исторгает его клавесин. А окружающий мир грязен, как непромытые и напудренные волосы версальских дам. Его музыка легка и изящна, но Моцарт фигура трагическая – он слишком несчастлив, чтобы писать музыкальные драмы.
– А Реквием?
– «Laсrimosa» – это настоящий Моцарт. Рано уставший молодой человек, надеющийся на встречу с прекрасным там… В ином мире. Иногда мне кажется, что его не отравили, а умер он от усталости. Нечеловеческой усталости, которая наступает, если пытаешься безудержно веселить и развлекать мир. А мир угрюм, неповоротлив, несговорчив.
– Я Моцарта воспринимала по-другому. Как вам объяснить – вот если бы я инсценировала сказки, то обязательно бы использовала музыку Моцарта. Понимаете, для меня это музыка сказок.
– Да-да, распространенное явление. Прекрасный Зальцбург – уютный город, очаг, камзолы, парики, семейная идиллия. Счастливый Вольфганг, партитуры, исписанные стремительной талантливой рукой. Бонбоньерка.
– Вы думаете, он был несчастлив? Он же не мог жить без музыки…
– Даже самый талантливый ребенок не может быть музыкальным автоматом. Потому что в возрасте пяти лет музыку в ремесло превращать нельзя. Потому что душа должна отдыхать от обязательств. И потому что окружавшая жизнь никак не соответствовала мелодиям, звучащим в этой душе… И неутоленная страсть к гармонии. Жизненной гармонии.
– И Сальери не виноват?
– Еще как виноват! Впрочем, у меня на это совершенно не европейский, а очень русский взгляд, взгляд человека, выросшего на стихах Пушкина. Сальери был не беден и в смысле карьеры неплохо устроен. Кроме того, в старости он получал бы неплохую пенсию от императора. С точки зрения буржуа, что может быть лучше и надежней неплохой гарантированной пенсии? С точки зрения не буржуа – лучше может быть то, что не измерить гульденами, лучше может быть божий дар. Но он достается не каждому. Впрочем, Сальери имел прескверный характер записного интригана – он вредил Бетховену, а Шуберт из-за козней Сальери чуть не лишился места обыкновенного учителя. Сальери не любил братьев по цеху. В каждом он видел врага. Так что думаю, Сальери виноват в смерти Моцарта. Господин первый капельмейстер императорского двора не мог перенести гениального творческого легкомыслия соперника. Это как нож в сердце – слышать светлую музыку, когда самого терзают зависть и злость.
– Кажется, живешь легко и творчество радостное и легкое…
– О нет, не всегда. Имре Кальман писал свои лучшие оперетты в минуты траура, тяжелейшей болезни или душевной тоски. Загадки гения – они кроются в нечто подобном. Кстати, как по-вашему, Моцарта можно было считать успешным композитором? Он был удачлив?
– Нет, платили мало, при австрийском дворе положение было шаткое…
– И похоронили в общей могиле… Мне кажется, весь фокус в том, что Моцарту на роду было написано быть гениальным и… бедным. Он не смог быть успешным – миры – душевный и реальный – приходили в вечное столкновение. Тонкая натура, оттого его легкость так трагична.
– Рихард Штраус вам ближе?
– Я, наверное, сейчас скажу глупость, и вы ее никогда нигде не повторяйте. Мне кажется, что Моцарт – очень русский композитор. Столько чувства, столько эмоций, столько душевной открытости. Штраус – совсем другое дело. Музыкальное наитие – не его стиль. Вдохновение у него подчинялось логике. Я долго не мог понять, как это может сочетаться, а потом внезапно понял на собственном примере – не могу я писать картину, если не придумаю, где ее выставлю для показа, не решу, кому предложу купить.
– Но это, извините, я не хочу обижать вас, это почти ремесло. – Аля повернулась к Тенину.
– Ну и что? А почему ремесло не может стать искусством? И наоборот? Почему всегда противопоставляют – вдохновение и расчет, творчество и порядок. Я вам скажу, что искусство от порядка только выигрывает, становится точным. Вот и Штраус представил музыку – явление не менее эфемерное – как реальное понятие, которое можно «посчитать». Правда, тут еще его характер – он же был практичным. Тратил деньги с умом, обожал семью и игру в скат. Кстати, одним из самых его любимых произведений было бетховенское рондо «Ярость по поводу потерянного гроша». Это очень символично, знаете ли…
Их разговоры могли продолжаться бесконечно – Тенин обладал феноменальными познаниями в области искусства и безусловным талантом рассказчика. К тому же, придавая огромное значение внешнему оформлению жизни, Алекс получал удовольствие от общения с такой красивой ученицей, и это еще больше его воодушевляло.
