Анна Берсенева - Рената Флори
Вообще-то можно было и не уточнять: дочь всегда выходила из дому в одно и то же время и в одно и то же место – в свой банк. У нее была удачная работа, и не только потому, что высокооплачиваемая, но и потому, что она ей нравилась; Лиза считала, что это важно. В ее возрасте Алексей и сам так считал, но теперь это уже не казалось ему существенным. Теперь он любил свою работу главным образом за то, что привык к ней.
– Да, па, – сказала Лиза. – Сейчас на работу, а вечером мы с Бобби идем в театр.
– Хорошо.
В какой театр она идет с женихом, Алексей не спросил. Если сама не сказала, значит, не очень ей интересно ему это рассказывать, и, значит, можно об этом не спрашивать.
Да, вся его жизнь имела в своей основе простую логику. И была за счет этого толково обустроена.
Следующий звонок надо было сделать сестре. Но это уже попозже, с работы: Ирина часто читала до рассвета, летом особенно, и теперь, скорее всего, еще спала. Телефон на ночь она выключать забывала, и Алексею не хотелось будить ее своим звонком. После разговора с ним она вряд ли уснет снова, значит, весь день будет ходить как в тумане. А ей этого состояния и без его звонков хватает.
Офис его фирмы располагался в двух кварталах от дома, в большом бизнес-центре на углу Мясницкой. Когда Москва еще только начинала притормаживать в пробках не вечерами, а средь бела дня, Алексей уже догадался, что скоро это будет отравлять жизнь очень существенно. Он немедленно продал здание, которое в свое время недорого купил на Юго-Западе, и снял вот этот офис рядом с домом. То здание было необычное и свое, а это – самое обыкновенное и чужое. Но оно было удобно расположено, что экономило уйму времени, а к сентиментальности он никогда не был склонен. Да и зачем сентиментальность при выборе офисного здания?
К тому же не так уж много времени он проводил в офисе: приходилось часто уезжать, потому что производства, на которых его фирма заказывала детали для высокоточной техники, располагались по большей части не в Москве – или за границей, или в Петербурге, или в отдаленных российских наукоградах.
Обычно Дежнев приходил на работу едва ли не раньше всех своих сотрудников. Но сегодня они уже были на местах, конечно, ведь он проснулся сегодня позже, чем обычно. Он шел по Чистопрудному бульвару и знал, что все его сотрудники уже на местах.
«Зачем я это знаю? – мелькнуло у него в голове. – О чем я вообще думаю?»
Но этот промельк исчез так же мгновенно, как возник. Странный, сторонний взгляд на собственную жизнь оказался недолгим, и жизнь его опять приобрела привычные черты.
Фирма, которую Дежнев организовал через несколько лет после окончания института, занималась высокоточной техникой – изготавливала комплектующие на одних предприятиях, вела сборку на других, искала заказчиков, обслуживала приборы. Когда все это было внове, Алексей не жалел, что не стал физиком-теоретиком, как мечтал в институте. А потом эта работа стала привычной, но он все равно ни о чем не жалел, потому что юношеские стремления к тому времени забылись.
Он был хорошим начальником – может, жестким, но все-таки в меру; подчиненные больше уважали его, чем боялись, и не искали другой работы. У него и секретарша Алла Сергеевна работала много лет, хотя, он знал, ее не раз пытались переманить в другие фирмы и даже в Совмин.
Алла Сергеевна и встретила его первой, когда он вошел в приемную перед своим кабинетом. И сразу после дежурных расспросов о жене и Лизочке сообщила ему, что нового произошло за месяц его отсутствия. Ничего судьбоносного не случилось – это было главное, что Дежнев понял из ее рассказа, и это его порадовало.
Он прошел в кабинет, Алла Сергеевна принесла документы на изучение и подпись… Все шло как всегда, будто и не было его командировки, потом отпуска, будто не было долгого его отсутствия. Так оно и должно было быть, чтобы его отсутствие ощущалось как можно меньше, он сам наладил работу своей фирмы именно так, и непонятно было, почему сегодня это вдруг его… задело, кольнуло, в общем, обеспокоило.
«Вот так вот и сдохнешь в один прекрасный день, тоже никто не заметит», – подумал Алексей, просматривая документы.
Мысль была не из разумных, и неудивительно, что она вызывала раздражение. Да, он сердился на себя и поэтому никак не мог включиться в работу. Взгляд скользил по документам, не выхватывая из них главное. Никакого смысла не было в такой деятельности!
«Может, надо было подольше отдохнуть?» – подумал Алексей.
Но нет, отдыхал он достаточно: после его командировки в Новосибирск они поехали с Еленой в Испанию, жили десять дней на каталонском побережье, гуляли по Барселоне, перемежая морские ванны и интеллектуальные впечатления. Когда Елене пришло время вернуться в Лондон, она предложила ему съездить куда-нибудь одному для более подвижного отдыха – серфинга, например; сама она экстрима не любила, но считала, что мужчине он необходим. Алексей отказался – не настроен он был на организованный адреналин. Но, в общем-то, мог и в самом деле съездить куда-нибудь на океан – на длинные волны, так он их называл. Когда-то называл – когда ему нравилось с ними бороться, испытывать свои силы. Но не может же человеку всю жизнь нравиться одно и то же, вот и длинные волны со временем ему надоели.
Так что он приехал вместе с женой в Лондон, пожил у нее и вернулся в Москву, на работу.
Все это было обычно, все как всегда, и непонятно только было, почему при таком ровном жизненном фоне впустую скользит сейчас по документам его взгляд. Никогда прежде с ним этого не бывало, он не знал, как вести себя в такой ситуации, и это злило его чрезвычайно.
Алексей резко отодвинул от себя бумаги и вышел из кабинета.
– Алла Сергеевна, меня пару часов не будет, – сказал он. – В принципе я уже на работе. Если что-нибудь срочное, звоните. Но вообще-то звонить необязательно.
Секретарша почти не выказала своего отношения к такой странной начальственной установке, разве что взглянула с некоторым удивлением.
«Поеду к Ирине, – решил Алексей, выходя из офиса. – Все равно голова не работает – развеюсь на свежем воздухе. И лекарство ей, кстати, отвезу».
Он благополучно не бывал на этом самом свежем воздухе, то есть на даче, лет пятнадцать, наверное, а теперь вот зачастил. Детство, что ли, вспомнилось? Это тоже раздражало: Дежнев считал сентиментальные позывы признаком старения, а этого не хотелось, конечно.
Мясницкая встретила его живым движением, по видимости бестолковым, но на самом деле наполненным особенным, со стороны не угадываемым, смыслом. Алексей с детства любил эту улицу, и не только потому, что вырос с ней рядом. Он совпадал с ней по сути, каким бы странным это ни казалось при его сдержанном и при ее, Мясницкой, несдержанном характере.
