Брак по расчету - Кингсли Фелиция

– Я уже считал тебя без вести пропавшей, – говорю я ей, встав за спиной, и Джемма вздрагивает.

– У меня… были дела, – запнувшись, отвечает она, не глядя мне в глаза.

– В особняке, в котором полно слуг, твое оправдание кажется мне не очень правдоподобным.

– Извини, ты что-то хотел? – раздраженно фыркает она.

– Просто подошел напомнить тебе, что сегодня премьера в театре в Лондоне, вдруг ты забыла.

Джемма продолжает с силой чистить Поппи скребницей, который ржет, недовольный грубыми движениями.

– Ты правильно сделал. На самом деле я и забыла.

– Ладно, вижу, мое присутствие нежелательно, хотя мы и в моем доме и ничто не дает тебе права так со мной обращаться. Будь готова к шести, я подожду у входа. Хорошего дня. – Я решительно разворачиваюсь и выхожу из конюшни. Вот зараза!

– Что сегодня дают? – спрашивает она, когда я уже в дверях.

– Шекспира. «Укрощение строптивой».

59

Джемма

Я так нервничаю, что дрожу как осиновый лист. Гораздо лучше было участвовать в светских мероприятиях, когда Эшфорд был для меня всего лишь высокомерным манекеном, пусть и с титулом. Я тогда просто присутствовала, не обращая внимания на аристократов и этикет.

А сейчас, думая о премьере сегодня вечером, не могу избавиться от мысли, что где-то в параллельной Вселенной, где мы с Эшфордом женаты по любви, это был бы идеальный романтический вечер. Можно было бы держаться за руку в театре, тайком обмениваться взглядами между актами, он бы опустил руку мне на колено, гладя и согревая шелк платья, а я могла бы смотреть на него, не опуская глаз из страха покраснеть. Фантазировать о линии его сильных плеч, которую подчеркивает идеально сидящий на нем пиджак, теряться в его сверкающих зеленых глазах, горящих от страсти, кончиком пальца прочертить его идеальные скулы, провести рукой по мягким волнистым волосам и видеть, как все остальные женщины умирают от зависти, пока он провожает меня в холл и не может взгляда отвести.

Но нет, нет и нет. Я не могу влюбиться в него, потому что рано или поздно это закончится, и когда придет время, я смогу и буду должна уехать из Денби, сохранив собственное достоинство, с высоко поднятой головой, а не как безрассудная фанатка музыкальной группы, со слезами и распухшим носом.

Я должна пойти на премьеру? Отлично, надену это шикарное платье из шифона от Зака Позена и выполню свои обязанности, стиснув зубы.

Вся моя уверенность разбивается уже через несколько секунд, когда я вижу Эшфорда, неподвижного и прекрасного во фраке.

Удар ниже пояса.

По дороге в Лондон в сумерках мы молчим.

Эшфорд не выглядит сердитым, он спокоен и безмятежен. Беспокоюсь из нас двоих я. Может, сегодня днем я перегнула палку: желая сохранить дистанцию, резко огрызнулась, и он не мог мне на это не указать.

Я набираюсь храбрости и извиняюсь:

– Прости за сегодня. Я вела себя грубо.

– Спасибо, – лаконично отвечает он. И все?

– Я нервничала, думала о своем, и ты уже знаешь, что у меня отвратительный характер. Это не оправдание, но я ответила тебе слишком резко, а ты этого не заслуживаешь.

– Все в порядке. Главное, чтобы мы друг с другом вели себя максимально цивилизованно.

– А о чем «Укрощение строптивой»? – пытаюсь завязать разговор я, чтобы рассеять напряжение.

– Ланс тебя разве не познакомил с произведениями известнейших английских драматургов?

– Шекспира я прошла только наполовину. Вчера закончила смотреть «Клеопатру» – фильм с Элизабет Тейлор.

– А «Укрощение строптивой» – комедия положений, в центре которой персонаж Катарины, богатой дамы с характером вспыльчивым, дерзким и упрямым, при этом у нее острый ум. Против воли она выходит замуж за Петруччо, обедневшего дворянина, который готов жениться на ком угодно, было бы приданое. Он часто подшучивает над ней и унижает. Ничего не напоминает?

Я делаю вид, что ничего не понимаю:

– Нет, пожалуй, нет.

– В самом деле. Потому что в конце Катарина становится покорной влюбленной женой, – заканчивает он с насмешливой улыбкой.

И вот мы уже в Лондоне. Я уже столько времени здесь не была, что тысячи огней Вест-Энда меня ослепляют.

Театр полон, и стоит нам зайти в фойе, как мы сразу же сталкиваемся со знакомыми Эшфорда (а с недавних пор еще и моими) и останавливаемся поздороваться.

Разумеется, у Паркеров, как и у каждой дворянской семьи, есть собственная забронированная ложа. И когда Эшфорд закрывает за нами обитую бархатом дверь, меня охватывает нечто вроде паники.

Эти ложи – дьявольское изобретение: в таком общественном и людном месте, как театр, они запирают двоих людей, даря им полное уединение. Еще и в темноте.

А я и так уже знаю, что случалось оба раза, когда мы с Эшфордом оказывались вдвоем, слишком близко и слишком наедине.

Отодвигаю свое кресло как можно дальше от его, а чтобы избежать любого контакта, даже зрительного, приставляю серебряный бинокль к носу и разглядываю зрителей в партере.

Нужно найти того, на кого я смогу отвлечься.

Спектакль приводит меня в такой восторг, что два часа пролетают как одно мгновение, а я не замечаю, что практически перегибаюсь через мягкий парапет.

В итоге мои благие намерения пошли прахом: во время спектакля я не могу удержаться и обсуждаю самые интересные сцены с Эшфордом. Невозможно отрицать: словесные перепалки и ссоры между главными героями – практически копия наших с ним споров.

В машине, по дороге назад, я не могу не заметить, что он без какой-либо определенной причины выбрал самый длинный путь в Денби.

– Если ты хочешь и дальше так ехать, то в Денби мы приедем через Йоркшир, – подкалываю его я, пытаясь понять, что у него на уме.

– Я не хочу спать, – кратко отвечает он. – Вождение помогает.

– У меня идея. – Может, я смогу воспользоваться этой возможностью и найти лекарство от внезапно свалившейся влюбленности. Говорят, клин клином…

– Ты никогда этого больше от меня не услышишь, так что не упусти момент: выкладывай, я весь внимание.

– Поехали в клуб, – предлагаю я.

– Мой клуб только для джентльменов, тебя туда не пустят.

– Я не имела в виду твое святилище мужского шовинизма. А просто клуб, бар – где можно выпить и потанцевать, как два нормальных тридцатилетних человека. Ну, точнее, тридцатилетний у нас ты, мне всего двадцать шесть.

– Как будто это такая глубокая пропасть.

– Будь мне двенадцать лет, а тебе – восемнадцать, была бы пропасть, – возражаю я.

– Если бы тебе было двенадцать, а мне восемнадцать, это было бы противозаконно, – замечает в ответ он.

– Я непрестанно продолжу указывать на эту разницу в возрасте.

– «Непрестанно»? – недоверчиво переспрашивает Эшфорд. – Надо будет сказать Лансу это все прекратить. Было веселее, когда я мог демонстрировать свое культурное превосходство, высмеивая твою ограниченность.

– Мою ограниченность? Культурное превосходство? Эшфорд Паркер, знай, что я не только достигла уровня твоего так называемого превосходства, но есть еще и большая вероятность, что я тебя обогнала.

– Хочешь бросить мне вызов? Проиграешь.

– Кстати о вызовах… мы всегда играли на твоем поле. И ты должен сыграть на моем, если не боишься проиграть.

– Например?

– Я должна была присутствовать на чаепитиях, приемах в саду, обедах, завтраках, пантомимах, аукционах, турнирах по поло… Ты всегда играл дома. Значит, пора тебе сыграть со мной на моей территории.

– Я джентльмен и должен признать, что ты права. Вперед, выбирай поле.

– Мы в Лондоне и едем в клуб! Ты и получаса не продержишься.

– Ты меня недооцениваешь. Думаешь, герцог не знаком с ночной жизнью столицы?

– Считаю это маловероятным, – не соглашаюсь я.

– Отлично, сможешь лично убедиться. Что за вызов?

– Кто больше партнеров подцепит.

Эшфорд разражается хохотом:

– Что, прости?

– Я серьезно. Заходим в клуб, флиртуем с кем-то, а в конце посмотрим, у кого больше набралось.