Первозданная (СИ) - "De Ojos Verdes"
Не собиралась я калечить жизнь нам обоим из жалости! Ни два года назад, ни тем более сейчас. Да, я столько времени чувствовала необъяснимую вину, думала, если бы ответила «да», его это могло бы удержать… Я же была уверена, что мужчины нет в живых…
Ведь многих спасали именно мысли о возлюбленных? А Мовсес, кажется, действительно меня любит, раз мой образ помог ему выбраться из комы. Но любовь эта выглядит болезненной и далекой от чувств, на основе которых строятся отношения. Даже если бы в моей жизни не было Торгома, — что я представляю теперь с ужасом, — находиться рядом с этим человеком в качестве жены не смогла бы никогда.
Но, как выясняется, у Мовсеса свой взгляд на ситуацию. Сжав кольцо в ладони и окинув меня снисходительным прищуром, он вдруг стремительно шагает по направлению к гостиной. Я кинулась следом, но не успела воспрепятствовать.
— Здравствуйте… — вежливый кивок. — Могу я поговорить с Вами наедине?
Я готова была провалиться сквозь землю от стыда и в сто крат увеличившейся злости. Меня заколотило с нечеловеческой силой, даже дыхание сперло, будто кто-то сжимал горло…
А дальше все происходило, как в замедленной съемке немого кино. Отец кивнул, затем велел мне выйти. А исчадие ада, заварившее весь этот сумбур, плотно прикрыло дверь.
Я стояла у стены подальше, пытаясь унять звон в голове от бешеного пульса. Меня разрывало от переизбытка негатива и отвращения. Эдгар, оставивший Элю в спальне с матерью и бабушкой, вернулся и уставился на мое хмурое лицо.
— У тебя с ним…
— Нет! — перебила я, выкрикнув слишком резко. — Никогда! Нет и не будет!
— Чего тогда так кипишуешь? Разве мы позволим, чтобы тебя обидели? Дадим от ворот поворот, пусть катится…
— Эдгар, — вновь прервала брата, тяжело вздохнув, — все сложнее, чем кажется. И язык у него подвешен, он сможет убедить папу дать ему шанс.
— Это ты будешь решать, Сат.
— Если бы Мовсес принимал мои решения, не стал бы в течение пяти лет добиваться несбыточного результата! А теперь еще и после войны…комы… Я не знаю!
Кажется, он тоже был потрясен. Темные брови взлетели, образовывая морщины на широком полотне лба. Эдгар потерянно склонил голову и потер ладонью шею, раздумывая.
— Сат? А он…нормальный?
Опускаю веки, наконец, готовая принять очевидное.
— Думаю, не совсем…
Даже до участия в войне Мовсес вызывал у меня стойкое ощущение одержимого безумца. Торгом прав, этот мужчина опасен, и сегодня я в этом убедилась. Только эта опасность не физическая, а именно психическая.
— Ясно. Иди, одевайся, через десять минут выезжаем. А с ним разберусь сам.
Очередной вздох, и я спешу в спальню, где заканчивали сборы мама с Дианой, провожая приглашенных специалистов. В некой прострации забираю платье и иду в ванную, гадая, что же происходит за закрытой дверью гостиной. Мне не страшно. Совсем. Мне неловко. Противно от сложившейся ситуации. Неприятно, если учесть, что я делаю кому-то больно своим отказом. Человеку, который гнался за этим столько времени… И если изначально я была готова быть вежливой и поддерживать дружеские отношения в силу всего, что Мовсес сделал для родины, то в данную секунду я отчетливо поняла, что никакой дружбы между нами никогда не выйдет.
* * *
Дача родителей Армине находилась очень близко к храму Гарни[6]. Перед началом всех положенных церемоний влюбленные решили провести фотосессию, заранее наняв профессионального фотографа. Благо, туристический сезон близился к концу, и народу было не так много — не было нужды разгонять всех со ступеней, как это обычно и бывает.
Я вызвалась сопровождать их по целому ряду причин. Очень неприятных. Мне надо было остыть. Во-первых, уход Мовсеса, на лице которого светилась победная улыбка. Во-вторых, некая отчужденность папы. В-третьих, неожиданные гости, коих я никак не ожидала встретить…
Была одна фраза, врезавшаяся мне в память, что-то типа напутствия матери своей дочери перед свадьбой, когда та просила никогда не рассказывать ей о ссорах с мужем, аргументируя тем, что дочь-то простит его потом, а она — нет. Что-то подобное я испытала, увидев Элеонору Эдуардовну. И язык не повернется назвать эту женщину бабушкой. У меня была одна бабушка, о которой я сохранила теплые — пусть и короткие — воспоминания из детства.
По одному только мимолетному взгляду на маму я отчетливо поняла одну вещь — она простила, приняла и была рада встрече. Далеко не первой. Судя по тому, как малышка Эля потянулась к прабабушке, семейство имело достаточное количество рандеву. За моей спиной.
Злюсь ли? Нет. И прекрасно понимаю, почему от меня скрывали это событие — счастливое воссоединение. В отличие от остальных, я слишком требовательная, мне сложно простить такие ошибки, которые причиняли всем боль. Моя родительница как дочь вполне может и даже должна простить свою мать. Но я?.. Увольте. Моя детская психика еще пятнадцать лет назад дала клятву не иметь ничего общего с такой жестокой женщиной. Хорошо, может, я далеко не мудрая и не повзрослела, как того требуют годы. Но это мое нутро, мои чувства и мои принципы.
Естественно, я не собиралась устраивать сцены или скандалы на торжестве. Никогда бы так не поступила с любимым братом. Пусть наслаждаются организованным для них праздником. А поговорить о нелицеприятных вещах мы всегда успеем.
Поэтому с вполне спокойным выражением лица вхожу в украшенный фонариками, гелиевыми шарами и прочими побрякушками двор, где нашу счастливую пару встречают одобрительным гулом. Нахожу в толпе маму и со скрытой печалью наблюдаю, как та отводит глаза. Вечер обещает быть интересным…
С любопытством осматриваюсь, пока действующие и будущие родственники приветствуют Эдгара и Арминэ. Нам говорили, что у них уютный дом, но я не думала, что все будет настолько круто… Будто я нахожусь в каком-то итальянском дворике — все красиво, по-простому, но со вкусом. Мне нравится освещение, разложенные вдоль друг друга ряды деревянных столов, ломящисях от яств, прекрасный сад, окутывающий это пестрое великолепие и придающий какую-то волшебную нотку всему вокруг. Я очень довольна увиденным. Люблю, когда люди оправдывают ожидания. Сказали — сделали.
— Дочь?
Оборачиваюсь на голос, засмотревшись импровизированной танцевальной площадкой. Судя по инвентарю, будут конкурсы…
— Мам, не надо. Все в порядке.
Она на пару секунд застывает, не решаясь подойти ближе, поэтому я сама порывисто обнимаю ее за плечи и искренне улыбаюсь.
— Мой брат счастлив. Плевать на все остальное. Он заслужил незабываемый праздник.
Сжимает меня сильнее, ощущаю, как трепыхается материнское сердце. Наверное, от облегчения?
— Ты тоже заслужила, моя девочка, — зарывается в мои непослушные волосы, словно я маленькая, — как я хочу, чтобы и ты светилась любовью…
Как ты не видишь, мама? Я же свечусь. Меня распирает.
— Пойдем, Сат. Там, кстати, тобой парочка парней из их родственников интересовалась… Говорят, впечатлила их еще с прошлого приезда Эдгара.
— Мам! — предостерегающе.
— Молчу! — вскидывает ладони вперед, сдаваясь.
Вместе проходим к пиршеству, усаживаясь за столы. Я вспоминаю, что так и не помыла руки, поэтому, разведав путь, лечу к летней кухне и совершенно не вовремя застаю за тем же занятием седовласую женщину. Поворачивает голову в бок, смерив меня сканирующим взором.
— Здравствуй, Сатэ.
— И Вам не хворать.
— Надеюсь…твоими молитвами.
— Уж точно не моими.
Красноречиво хмыкает и отходит в сторону, уступая мне место. А сама тянется к полотенцу, не переставая разглядывать.
— Прекратите, пожалуйста, — цежу сквозь зубы. — Вы не в музее. Если мама Вас простила, это не значит, что все вокруг поступят так же…
— Как прекратить? Ты у меня красавица такая. Еще больше расцвела с того аукциона. Вы с Торгомом помирились?
Охренеть, мать вашу! Светская беседа — ни меньше, ни больше.
