Ирина Волчок - Тихий омут
— А как же, — ответил Николаич гордо. — Дочка. Дашенька. Ей уже скоро десять лет будет. Сейчас она со стариками моими, в Железногорске. Я в отпуск тоже к ним поеду.
— А жена?
— А жены нету, — спокойно сказал Николаич. — Жена от меня ушла, когда мать с отцом заболели. Они сразу оба заболели — у отца инфаркт, а у матери щитовидка… Врачи сказали, это у нее от стресса, за отца сильно переживала. Если бы не Константин Дмитриевич, так и думать боюсь, что было бы. Он моим старикам и клиники в Израиле нашел, и сам операции оплатил. И Дашеньку на это время к своей матери отвез, чтобы я во все стороны не рвался. А ведь я тогда только-только начинал у него работать, еще и полгода не проработал… Вот какой человек.
И всю дорогу до больницы хороший водитель Олег Николаевич опять подробно рассказывал Вере о замечательных душевных качествах своего шефа. И ее это не раздражало. Никакой Олег Николаевич не денщик. И тем более — не архивариус. Он просто из тех людей, которые всегда отдают долги. Вряд ли у него когда-нибудь будет столько денег, чтобы отдать долг за лечение родителей в Израиле. Он душой отдает, отношением, заботой. Добром — за добро. И тёзке он понравился. Все-таки тёзка действительно профессионал высокого класса.
Николаич аккуратно припарковался точно посередине пространства между двух белых полосок на стоянке у травматологического отделения, торопливо выскочил, обежал машину и распахнул перед Верой дверцу.
— Осторожно, — сказал он, подавая руку. — Тут высоковато будет… Хотя ты без каблуков, молодец. Иди, а то ведь он сам сюда поскачет… Иди, иди, сейчас я сумку вытащу — и тоже пойду. Или уж сама отнесешь? Она не тяжелая, так, пустяки всякие и огурцов баночка. Сашка огурцов малосольных попросил, я на базар заехал, повыбирал — повыбирал, да кто их знает, какие ему понравятся, не понимаю я в них ничего, вот и взял не очень много, даже и килограмма не будет… Легкая сумка. Отнесешь сама?
— А мне даже в голову не пришло чего-нибудь принести, — виновато вспомнила Вера, забирая у Николаича легкую сумку. — Ой, как неудобно… Больным ведь положено что-нибудь приносить, а я совсем забыла…
— Больным! — весело хмыкнул Николаич и кивнул на вход в отделение. — Что я говорил? Вон он, больной, выскочил уже. Всем бы такими больными быть… Сашка здоровей нас всех, тьфу-тьфу-тьфу… Да и есть у него тут все, отделение-то платное. А если чего еще захочет — так я мигом привезу. Константин Дмитриевич меня к брату откомандировал, пока он тут. Волнуется за него.
— Спасибо, — невпопад сказала Вера, уже не слушая. — Счастливо…
И почти побежала навстречу Сашке, который прыгал по ступеням крыльца на одной ноге, придерживаясь рукой за перила. Идиот. А вверх по ступеням кто его тащить будет? Вот ведь морока на ее голову…
— Куда тебя несет?! — закричала она еще издалека сердито и испуганно, подбежала, подставила плечо под его руку и обхватила свободной рукой его за талию. — Кто тебя назад тащить будет?!
— Несет меня лиса за темные леса, — доверительно сообщил Сашка ей на ухо и слегка укусил за мочку. — А ты меня спасешь и в палату отнесешь… Тоже ничего рифма, правда? По-моему, у меня талант…
Он отобрал у Веры сумку, взял ее за руку, повернулся — и поскакал на одной ноге вверх по ступенькам! Шустро, она за ним едва успевала на двух ногах бежать. Наверху остановился, распахнул дверь и проворчал:
— Ой, ну ты и неторопливая… Может, тебе физкультурой заняться? Для укрепления мышц и повышения реакции… Скорей давай, сколько ждать можно, честное слово…
Вера засмеялась, шагнула через порог, начала было: «Больной, соблюдайте…» Но тут Сашка шагнул за ней, захлопнул дверь, быстро обхватил свободной рукой за плечи и уткнулся лицом ей в волосы. В остатки ее волос. Вера тут же пожалела, что подстриглась так коротко. Сашка потерся щекой о ее стриженый висок и угрожающе сказал:
— Я тебе покажу — «больной»! Наш российский больной — самый здоровый больной в мире! Пойдем скорей, здесь не дадут спокойно… поговорить.
И распахнул внутреннюю дверь тамбура. Вера вошла в холл отделения, приостановилась и оглянулась, готовая опять подставить свое надежное плечо раненому герою. Раненый герой шел за ней свободно и размашисто, двумя ногами, даже не прихрамывал нисколько, но за подставленное плечо с готовностью ухватился, за оба плеча ухватился — положил свою руку на ее плечи, прижал к себе потеснее, на ходу деловито руководя:
— За талию меня обхвати… Крепче… Ну, ничего не умеешь! Как бы ты меня с поля боя выносила? Вот так — никогда бы не вынесла. Крепче обнимай, кому говорю… Неженка и белоручка. Если не будешь обнимать как следует, я тебя сейчас на руках в палату отнесу. Что люди подумают?
Они в обнимку уже входили в платное отделение, в коридоре которого были и медсестричка с телефоном, и туловища в креслах у дверей последней палаты, и тетка с корзиной фруктов и бутылок, да еще и врач навстречу шел… Сашка и не думал выпускать Веру из своего ловкого щупальца. В общем-то, и она не собиралась убирать руку с его талии. А что? С поля боя выносит, имеет право. И пусть люди думают, что хотят… Чувство было новым, странным и чуть-чуть пугающим. Будто она вступала в клуб нудистов, переживала, героическим усилием воли давила в себе стыд, ждала какой-то реакции — а никто ничего и не заметил. Ну, голая и голая. Подумаешь, невидаль, какая… От этого в ней зарождалось ощущение немножко, будто стыдной свободы. Свобода свободой, а в глубине души все-таки страшно.
Врач шел-шел навстречу, а потом поднял глаза, увидел их — и окаменел посреди коридора. Вера на него особого внимания не обратила — ничего странного, все каменеют, чем он хуже всех? Хоть и врач. А Сашка обратил внимание, проходя мимо, гордо сказал:
— Это она меня спасла. Вера Алексеевна Отаева. Запишите в истории болезни.
Врач булькнул что-то невнятное, Вера оторвалась от созерцания Сашкиной щеки и оглянулась. И увидела знакомое лицо. Вообще-то память на лица у нее была плохая, но это лицо она запомнила очень хорошо, хоть и видела один раз в жизни. Ровно полторы минуты. В кухне собственной квартиры. Именно это лицо качалось над столом, заставленным тарелками, бутылками, коробкой с тортом и вазой с цветами, таращило пластмассовые пуговицы, маслянисто сияло и говорило недоверчиво:
— Гы! Врешь ты все… А сколько ей лет?
— Вот именно! — восторженно вскрикивал сидящий напротив Олег. — В корень зришь! Ей двадцать пять скоро! А я — первый! Вот клянусь, сам сначала не поверил! Главное — такая девка! Да она скоро придет, сам увидишь…
Сашка почувствовал, как она сбилась с шага, тоже приостановился, оглянулся на врача, так и стоящего посреди коридора, не отрывая взгляда от Веры, крепче обнял ее за плечи, подтолкнул к двери своей палаты и ревниво забормотал над ухом:
