Колин Маккалоу - Тим
— Не бери в голову, Мэри. Мы здесь, чтобы тебя поддержать, и мы тебя поддержим. Кстати, мне нравится твоя соседка. Надо сесть рядом с ней на свадебном обеде, у нее богатейший лексикон, давненько я не слышал такой живой, образной речи. Посмотри-ка на них с Трисией: болтают как старые подружки!
Мэри благодарно взглянула на него.
— Спасибо, Арчи. Мне жаль, что я не смогу присутствовать на свадебном обеде, но я хочу поскорее развязаться с больничными делами, а если я останусь на обед, мой врач уже не запишет меня на операцию на завтра, а тогда придется ждать еще неделю, поскольку он оперирует только по субботам.
— Не расстраивайся, дорогая. Мы выпьем твою порцию шампанского и съедим твою порцию «Шатобриана».
Поскольку жених и невеста привели с собой достаточное количество свидетелей, странную чету с изумлением разглядывала только одна пара глаз, которая принадлежала совершавшему обряд бракосочетания представителю закона ее величества. Церемония, до обидного прозаичная и лишенная всякой торжественности, закончилась быстро. Тим с готовностью отвечал на вопросы, основательно натасканный накануне своим отцом, а вот Мэри запиналась и заикалась. Они подписали все необходимые документы и удалились, не догадываясь, что пожилой мужчина, сочетавший их браком, даже не заподозрил, что Тим умственно отсталый. В этом смысле пара нисколько не показалась ему странной: многие красивые молодые мужчины женятся на женщинах, годящихся им в матери. Странным он счел тот факт, что новобрачные не обменялись поцелуем.
Мэри распрощалась с ними на том же углу, где они встречались. Она нервно подергала Тима за рукав.
— Ты теперь жди спокойно и не волнуйся за меня, ладно? Со мной будет все в порядке.
Он был так счастлив, что Трисия Джонсон и Эмили Паркер чуть не плакали от умиления, глядя на него. Единственным обстоятельством, омрачавшим радостный день, являлся внезапный отъезд Мэри, но даже это не могло расстроить Тима надолго. Они с Мэри подписали документ, теперь они принадлежат друг другу, и, если нужно, он будет ждать сколько угодно времени, пока она не вернется и они не заживут вместе.
После операции Мэри несколько дней мучалась болями, но она перенесла все хорошо, гораздо лучше, чем ожидал гинеколог.
— Вы крепкая женщина, — сообщил он, снимая швы. — Мне следовало знать, что вы оправитесь в два счета. Женщинам вроде вас все нипочем. В принципе, вы можете отправляться домой хоть завтра, но, если хотите, можете остаться на любой угодный вам срок. Это ж не госпиталь, а натуральный дворец. Я оформлю справку о выписке сегодня же, но вы можете покинуть нас, когда пожелаете: на этой неделе, на следующей, через две недели. Я буду по-прежнему заглядывать сюда на случай, если вы еще здесь.
26
В конечном счете Мэри провела в госпитале пять недель, наслаждаясь тишиной и покоем старого особняка на берегу Роуз-бэй и страшась мысли о встрече с Тимом. Она не сказала, куда ложится на операцию, никому, кроме маленького сухонького человечка, который вел все ее дела, и все старательно написанные открытки от Тима, приходившие каждый день, пересылались через контору означенного человечка. Вероятно, Рон изрядно помогал сыну, но почерк и слог принадлежали Тиму. Мэри бережно складывала открытки в маленький портфель. Последние две недели своего пребывания там она много плавала в больничном бассейне и играла в теннис на больничных кортах, сознательно приучая себя к двигательной активности и физическим нагрузкам. Ко дню выписки она чувствовала себя так, словно с ней ничего такого не происходило, и поездка домой на машине оказалась совсем не трудной.
Дом в Артармоне сиял огнями, когда она поставила машину в гараж и вошла в переднюю дверь. Эмили Паркер сдержала слово, довольно подумала Мэри; соседка обещала позаботиться о том, чтобы дом имел жилой вид. Она поставила на пол чемоданчик, сняла перчатки и бросила на столик в прихожей вместе с сумкой, а потом прошла в гостиную. Телефон маячил перед глазами, чудовищно огромный, но Мэри не позвонила Рону сообщить о своем возвращении. Торопиться некуда: завтра, или послезавтра, или после-послезавтра.
В гостиной по-прежнему преобладали серые тона, но теперь на стенах висело много картин, и ярко-красные цветовые пятна пылали, точно разметанные по комнате угли костра. На строгой каминной полке стояла красная стеклянная ваза, и на жемчужно-сером ковре лежал меховой рубиновый коврик, похожий на лужицу крови. Как приятно снова оказаться дома, подумала Мэри, окидывая взглядом неодушевленные свидетельства своего богатства и вкуса. Скоро здесь поселится Тим, который тоже приложил руку к созданию интерьера. Скоро, скоро…
«Но хочу ли я, чтобы он поселился здесь?» — спрашивала она себя, беспокойно расхаживая по комнате.
Странное дело: по мере приближения дня воссоединения с ним ей все меньше хотелось этого.
Солнце зашло час назад, и над западным горизонтом, как и во всем мире, уже сгустилась тьма, в которой пульсировали красноватые огни города, затянутого низкими дождевыми тучами. Но дождь прошел западнее, оставив Артармон под покровом летней пыли.
«Очень жаль, — подумала Мэри, — дождь нам не помешал бы, мой сад совсем засох».
Она прошла на темную кухню, не включая света ни там, ни в патио, и с минуту стояла у окна, пытаясь рассмотреть, горят ли окна у Эмили Паркер. Но камфорные деревья заслоняли соседний дом: придется выйти в патио, чтобы разглядеть все толком.
Глаза у нее уже привыкли к темноте, и она вышла через заднюю дверь, ступая, по обыкновению, бесшумно, и несколько мгновений стояла неподвижно, с наслаждением вдыхая аромат летних цветов и далекий землистый запах дождя. Как же все-таки хорошо дома — или было бы хорошо, если бы в глубине сознания не маячил образ Тима.
И вдруг, словно материализованный силой ее мысли, силуэт Тима вырисовался на фоне далекого плачущего неба. Он сидел на перилах кованой ограды, все еще голый и покрытый каплями воды после вечернего душа, подняв лицо к беззвездному небу и словно завороженно внимая музыке сфер, недоступной земному слуху. Рассеянный в воздухе слабый свет сгущался в золотистых волосах и тянулся бледными жемчужными нитями по контурам лица и торса, расслабленных мышц, туго обтянутых блестящей гладкой кожей. Видны были даже полукружья опущенных век, под которыми он прятал от ночи свои мысли.
«Месяц, больше месяца, — подумала Мэри. — Прошло больше месяца с тех пор, как я видела его в последний раз, и вот он здесь — точно плод моего воображения: Нарцисс у озера, погруженный в мир грез. Почему его красота так сильно поражает меня всякий раз, когда я впервые вижу его после долгой разлуки?»
