Владимир Лорченков - Свингующие пары
А ты, своим запахом, говоришь мне – уйди, я твоя сестра.
Но это не остановило меня. Ни в первый раз, ни в сто тысяч последующих. Ты спрашиваешь меня, когда это кончится. Ты говоришь, что иногда это для тебя мучительно и это «иногда» происходит все чаще и чаще. Ты сдаешь, старушка. Но я не в силах отказаться от тебя пока. Я еще полон сладкого яда, который хочу впрыснуть в твою толстую сраку, в твою слюнявую дыру, в твои темные срамные губы, на которых так изысканно и эклектично выглядит моя сперма. Мне нравится орошать твои предгорья. Мне нравится, что у тебя там жесткие и кучерявые волосы. Мне не нужны все эти «бразильские дорожки» – в конце концов, по легенде мы уругвайцы, сладкие. Я хочу, чтобы кожа под твоей волосней потела, чтобы твой лобок был скользким, и чтобы пизда пускала слюни, ожидая, пока покормят. Все текут, но только ты, сучка, течешь какой-то удивительной слизью, одной капли которой достаточно, чтобы весь мир стал скользким. У тебя секреции повышенной жирности и густоты. Если бы пизду доили, как корову, то твоя бы заслужила вымпел передовика производства. Твою пизду возили бы по выставкам, сладкая Анна-Мария, моя единоутробная сестра, и не факт, что на нее не покусилась бы банда похитителей во главе с доктором Фантомасом.
Вчеры ты спала, а я лежал у тебя в ногах, голова на ляжке – господи, какая ты все-таки мясистая, какая же ты обалденная, солнце, как ты Красива, – и смотрел на твою дыру. На эту синеватую кромку, на мясистые губы, на задний срам, слегка выпяченный – я горжусь тем, что раскупорил твою задницу, хоть это мне досталось, шлюшка ты этакая, – и пытался вызвать в тебе желание одним лишь взглядом.
Теки, теки, теки, теки, молчаливо заклинал я твою нору.
И ты почувствовала этот молчаливый призыв, ты стала вздрагивать во сне. Я не торопился: Лида пошла в город, покупать вещи для отдыха в горах. По запаху я понял, что она не врет, и, клюнув носом в шею, пожелал удачной шмоточной охоты. Иногда мне кажется, что она вот-вот уйдет от меня к этому писателишке. Забавно, тот все время смотрит на меня так, словно сочувствует.
Ох уж эти взгляды мужчин, которые трахают твою женщину!
Смесь удовольствия, высокомерия, сочувствия, неловкости. Если бы из их взглядов делали чай, это был бы самый удивительный и разнообразный купаж. Я бы наливал его в самые дорогие плошки нашего дома. Кстати, можешь не мыть их сегодня вечером, я сам все вымою. Лида, разгневавшись, сказала мне, что, – коль скоро я трахаюсь с сестрой, – то ты могла хотя бы посуду мыть, как следует. Бедняжка кстати, иногда сомневается. Я совсем закружил ей голову. Иногда она думает, что я придумал все про сестру ради того, чтобы держать в доме толстую безотказную крестьянку. А моя ложь, как всегда, удалась. Это оттого, что она, – по сути, – правда. Недостаток легко оборачивается достоинством, и наоборот.
Реальность, она как мулета. Она и такая и этакая. А на самом деле – всегда одинаковая. А лжец это тореадор. Все зависит от того, какой стороной он развернет к вам мулету. Но как бы он не повернул, вам все равно лгут.
Я люблю дразнить мир, выворачивая его то так, то этак.
Чувствуешь себя, словно человек, надевший на руку пизду, как варежку. Мне нравится делать это с тобой, я люблю сунуть туда, – чуть не по локоть, – и вывернуть, как следует. Сладкая, ты думаешь, мы вместе потому, что я извращен – бедный порочный мальчик, шепчешь ты, прижав мою голову к своим буферам, – а тебе просто некуда деваться.
Все сложнее, намного сложнее, печальная моя.
Даю тебе слово, что скоро я увезу тебя на песчаный пляж на берегу океана, где буду целыми днями целовать тебя, а ты – купаться и бродить среди кактусов босиком. Разве что, немного противоядия мы возьмем, ведь в тех краях полно змей, одна из которых – пусть и в когтях орла, – попала даже на герб это странной страны, где миллионеры живут, как в раю, над семью кругами ада для бедняков. Но мне плевать. Мы долго, страшно долго были бедны. Мы подверглись сексуальному насилию со стороны отчима. Мы… что там еще пишут в докладах по социологии?
По всем понятиям их блядского, извращенного современного общества, мы с тобой – жертвы.
И заслуживаем самого большого вознаграждения, которое они могут нам предоставить – небытия. Но не смерти, о, нет. Я просто жажду раствориться в атомах океанского воздуха, в видах у моря, рассыпаться горсткой песка – вместе с тобой, – и избавиться от своей личной истории. Очень скоро почетного консула Уругвая, Диего Н., и его служанки, Анны-Марии Д. Х. М. – а на самом деле уроженца МССР, Давида Р-тна, и его сестры, Ольги Р-тн, – не станет. О нас никто не спросит. Провинциальные дьяволиады, местечковые маскарады, уездные свинг-вечеринки: здесь все еще суматошнее, пышнее, ярче и сумасброднее, чем в таких центрах мира, как Лондон и Париж.
В деревне, чтобы оставаться в центре внимания, надо прилагать куда больше сил и изобретательности.
Нас не будет неделю, и о нас забудут. Какой-нибудь другой консул вздохнет с облегчением, какая-нибудь посольская блядь – из Настоящих послов, а не сраных почетных консулов, как они шепчутся в лимузинах, перед тем, как выйти и поулыбаться нам, и пройти в наш дом, – устроит торжественный прием, чтобы стать звездой на миг, халифом на час. Если бы Млечный путь состоял из людей, он был бы устлан костями и полит кровью. Я же предпочитаю другие виды смазки, сладкая. Например ту, что капает из твоей дыры, стоит мне зажать тебя в углу, и потыкать в твои пышные ягодицы своим толстым обрезанным членом. Ну скажи, скажи, ну ведь не было у тебя никогда такого… большого, толстого, великолепного, а? Скажи мне хоть что-нибудь, я прихожу в отчаяние от того как часто ты молчишь. Сладкая, Анна-Мария моя, ты вошла в роль служанки-подстилки так крепко, что мне иногда даже странно становится. Разглядывая твое лицо, я начинаю находить в нем черточки чего-то индейского. Что же, значит ты такая же великолепная лицемерка и фальшивая блядь, как я. Надо бы тебе познакомиться с писателем Лоринковым. Он тоже дешевая кокетка. Думаю, вы бы поладили. Впрочем, прости, я чересчур завелся из-за этого твоего враждебного молчания, что длится порой неделями. Чего ты хочешь от меня, Анна-Мария? Дать тебе денег и отправить восвояси? Но что ты умеешь делать? Ты пропадешь без меня, несчастная девочка, которая только и научилась, что мыть посуду – да и это она делает не очень умело, вызывая нарекание хозяйки, – ты ревнуешь к тому, что я иногда ночую с Лидой? Но я буду изменять тебе и после того, как брошу жену. Ну, или она меня, ведь, как я говорил, она все чаще посматривает на меня так, словно прикидывает, каковы наши шансы. Ты никогда не понимала, почему я женился на ней, сладкая. А все ведь очень и очень просто.
