Холли Чемберлен - Наше лето
Я засмеялась и передразнила знаменитый небрежный взмах рукой Даниэллы.
– О, со мной все будет в порядке, – заверила я. – Даниэлла, возможно, права. Это классический случай трусости.
Но в глубине души я знала, что дело не в ней.
ДАНИЭЛЛА
МОЖЕШЬ ВЗЯТЬ ДЕВУШКУ
Мои родители встретили нас у дверей своего современного дома площадью четыреста квадратных футов. С крытым двориком. И джакузи.
Ма осыпала меня поцелуями и сжала в объятиях сначала Клер, потом Джинси.
Ма всегда считалась женщиной экспансивной. По-моему, она родилась, чтобы стать бабушкой. Но, нужно отдать ей должное, никогда не донимала ни Дэвида, ни меня, требуя немедленно подать ей внуков.
Отец вежливо пожал девушкам руки и одарил каждую широкой искренней улыбкой.
– Газон выглядит потрясно, па, – похвалила я, с тревогой отметив, что его лицо вроде бы еще осунулось с нашей последней встречи, всего несколько месяцев назад. – По-прежнему стрижешь его сам?
– Еще бы! – прогремел он. – Я еще не старик! Несмотря на твой тридцатый день рождения!
Скоро па отбыл в гараж проверить, на месте ли его темно-бордовый «кадиллак» семьдесят второго года, ручной сборки: один из многих ежедневных обходов, хотя, насколько я знала, в этих местах никогда не было ни ограблений, ни актов вандализма.
Ма повела нас в дом. Показав Джинси и Клер гостевую спальню, которая, как оказалась, была полностью переделана с моего последнего визита, она отправилась на кухню.
Я повела обеих в комнату, где провела почти каждую ночь из первых восемнадцати лет жизни.
Комнату, где буду сегодня спать.
Маленькое убежище.
Или нет.
– Даниэлла, – окликнула Джинси, застыв посреди комнаты. – Что-то изменилось с тех пор, как ты тут жила?
Я огляделась. Пушистый розовый ковер.
Выставка кукол на розовом покрывале.
Вышивка с розово-фиолетовой бабочкой на стене, моя единственная неудачная попытка заняться рукоделием.
Качалка, в которую я не могла втиснуться лет с пяти.
– Нет, – ответила я. – Не совсем. Все почти так, как до моего отъезда в колледж. Тогда мне было восемнадцать. Если не считать плаката с ночным Парижем. Я купила его после второго курса.
– А твой отец не хотел переделать ее, ну, скажем, в комнату для теле– и видеопросмотров? – спросила Джинси.
– Нет. Он поставил и телевизор, и видео в комнату Дэвида. Можем позже посмотреть DVD.
– Совсем как в моей семье, – вздохнула Клер. – Комнаты моих братьев переделаны в гостевую спальню и кабинет матери. Она занимается благотворительностью, много работает: всякие организационные дела, сбор средств и тому подобное. Все кубки и награды братьев выставлены в библиотеке и кабинете отца. А остальные их вещи отнесли на чердак. Но моя комната осталась в неприкосновенности. Иногда…
Она осеклась.
– Что? – не выдержала я. У меня была собственная теория относительно того, почему мою комнату превратили в музей.
Клер пожала плечами:
– Иногда мне кажется, что родители ожидают от меня какого-то грандиозного фиаско. После провала я должна, рыдая, ринуться домой и прожить с ними всю свою одинокую несчастную жизнь. Старая дева в поблекшей розовой комнате…
– Возможно, это говорит твой комплекс неполноценности, – заметила Джинси.
– И откуда, по-твоему, взялся этот комплекс? – огрызнулась Клер.
Я выглянула в коридор убедиться, что мы одни.
– Ну, – прошептала я, – и я думаю, родители хотят, чтобы я вернулась домой и жила с ними. Не навсегда. Только до того момента, пока они подыщут мне хорошего мужа. Пока мы не купим дом на другой стороне улицы… Наверное, мои родители не хотят ничего менять в этой комнате, чтобы дать мне знать: это мой дом. И я всегда могу сюда вернуться. Если вдруг сойду с ума и решу уехать из Бостона.
– По-моему, это трогательно, – кивнула Клер. – Твои родители действительно любят тебя.
Джинси провела пальцем по полке, уставленной игрушечной мебелью.
– Смотри! Ни пылинки! Твоя мать держит комнату в полном порядке!
– А твоя комната? – вдруг спросила я.
– Да, Джинси! Расскажи нам. Твои родители тоже все сохранили?
Джинси презрительно фыркнула. Но мне показалось, что за внешней бравадой кроется неподдельная боль.
– Как бы не так! Едва я закрыла за собой дверь, мать сложила все мои вещи в коробки и отправила в подвал, где все, разумеется, начало плесневеть. А мою спальню превратила в комнату для рукоделия. По крайней мере так она называется. Когда я в последний раз приезжала домой, швейная машинка была покрыта трехдюймовым слоем пыли. Главное, теперь это ее владение. Она перетащила туда свое барахлишко и, клянусь, даже спит почти всегда там, а не в спальне. Вряд ли она питает особую любовь к отцу. Да и не любила она его никогда.
– О, Джинси, – с чувством воскликнула Клер, – это ужасно! А где же ночуешь ты, когда приезжаешь домой?
– В подвале. На раскладушке, рядом с полусгнившими коробками, где лежат мои шмотки. Это одна из причин, почему я так редко бываю дома.
Что могла я сказать в ответ на эту жуть?
– Девочки! – Мама поспешила на выручку.
– Мы здесь, ма! – откликнулась я.
– Я только что испекла восхитительное печенье! – объявила сияющая ма, появляясь в дверях. – Горяченькое. Прямо из духовки. Не хотите пойти перекусить? – С этими словами она деловито пощупала руку Джинси: – Вы слишком худенькая, юная леди! Идите-ка подкрепитесь.
Вот она, одна из причин, по которой я уехала в Бостон.
– Ма! Не критикуй ее!
Джинси пожала плечами:
– Я ничуть не обиделась. Я и вправду тощая. И если немного не поправлюсь, к сорока годам буду страшна как смертный грех. Так что немедленно идем, попробуем печенье.
– Спасибо, миссис Лирз, – поблагодарила Клер, пока мы тащились по оклеенным новыми обоями коридорам вслед за матерью. – Обожаю домашнее печенье. Мой жених не сладкоежка, а мне лень печь только для себя…
Я улыбнулась, заходя на кухню. И сказала себе: «Даниэлла, не знаю, как это случилось, но ты обрела двух потрясающих подруг».
ДАНИЭЛЛА
ПОПЛАЧЬ, ЕСЛИ ХОЧЕТСЯ
Мой тридцатый день рождения отмечали в ресторане «Капитан Эль», терраса банкетного зала выходила на Саунд.
Мои родители сняли на четыре часа зал «Морская раковина»: довольно дорогое удовольствие. Несколько лет назад здесь справляли свадьбу моей кузины Мины, так что мы прекрасно помнили этот зал. Особое впечатление на меня произвели дымчато-розовые обои.
Родители наняли на вечер свой любимый оркестр, «Джонни-бэнд», с просьбой играть классические номера вроде «Сэтин-долл» и такие хиты вечеринок, как «Селебрейшн».
