Алиса Лисовская - Нарисуй меня счастливой. Натурщица
Глеб покачал головой, на что Тамара тут же среагировала:
— Все мужики всю жизнь воспринимали меня как красивую безделушку. По принципу: женщина должна на раз — ложиться, на два — тихо! Один Степка был человеком, но я его никогда не любила... А Игорь себе новую музу найдет. Я тоже не молодею. Это в семнадцать лет можно сидеть и ждать у моря погоды, а когда тебе тридцатник — извините... Я нормально жить хочу...
— На содержании у женатого мужика? — не удержался Глеб.
— Да хоть у черта! Он меня хоть не попрекает ничем! И истерик не устраивает! И не сваливает свои проблемы на мои плечи!
— Томка, Томка... Совсем ты запуталась, — вздохнул Глеб.
— Моя жизнь, что хочу, то и делаю! Я запутала, мне и распутывать!
— Глеб, — заглянул в мастерскую Виктор Ильич. — Пора уже ехать. Девочки, собирайтесь.
До галереи доехали весело, привлекая внимание всего автобуса.
Новая галерея представляла собой два небольших зала абсолютно белого цвета. Арочные входы и окна, небольшой эркер в одном из залов; по стенам висели картины с обнаженной натурой: здесь были фигуры целиком, были и фрагменты — рука или нога и все остальные части тела. Посреди первого зала стояли два черных подиума. То ли за счет яркого освещения, то ли из-за белого цвета стен в галерее было очень много света. Алине даже показалось сначала, что стены светятся изнутри.
Тамаре, в отличие от Алины, весь этот галерейный антураж был глубоко безразличен. Она деловито огляделась по сторонам и повернулась к Глебу:
— Так, где мы будем стоять, я уже поняла. А раздеваться мы где будем?
— Обещали специальную комнату, — сказал Глеб. — Я сейчас узнаю.
— Ты что, уже участвовала в таких акциях? — удивилась Алина.
— Да я за все время работы на худграфе где только не участвовала! Балерину с меня лепили, на кольца вместо гимнастки подвешивали, один раз даже на шпагат сажали! Если по городу поискать — половина скульптур с меня лепилась! Одно время я даже боялась, что меня узнавать будут. Не по лицу, — Тамара усмехнулась, — а по другим частям тела.
— Если ты в этом платье пару раз по городу пройдешь, то точно будут узнавать, — улыбнулась Алина. — А сколько аварий произойдет!
— Девочки, пошли, через полчаса начинаем! — подскочил к ним Глеб и повел в комнату, отведенную для переодевания.
— Смотри на меня, — поучала Тамара, раздеваясь. — И делай то же, что и я. Хотя, в общем-то, делать ничего не надо будет. Стой себе и стой. Главное — не смеяться, когда щекотно.
— А если... Ну, в туалет там или покурить?
— Приспичит — сходишь. А насчет курева — советую потерпеть. Тут сейчас телевизионщиков и фотографов всяких будет как собак нерезаных. Снимут тебя без маски — через пятнадцать минут весь город знать будет, кто ты и что ты. На хрена тебе это надо?
— Телевидение будет? — растерялась Алина: о прессе она никак не думала.
— Ты что, вчера родилась? — изумилась Тамара. — Или на выставках никогда не была? Это Москву, может, ничем не удивишь. Там таких перфомансов на каждый квадратный километр по двадцать штук. А в нашем занюханном городке на такую тусовку все собаки сбегутся! Держи маску.
Алина надела на лицо маску, похожую на карнавальные очки со свисающей вниз полупрозрачной золотой тканью, которая закрывала подбородок.
— Готова? — оглядела ее Тамара, на лице которой красовалась такая же маска, только черного цвета, и сладко потянулась, точь-в-точь как кошка. — Пошли, подруга, работать.
Наблюдать за происходящим сквозь прорези маски оказалось очень забавно. Играла спокойная музыка, люди передвигались от картины к картине, делали серьезные, понимающие лица, говорили умные слова, норовя побыстрее схватить бокал с вином и крошечные бутерброды, которые разносили на подносах верткие официантки.
Потом приглушили свет, в зале стало полутемно, освещенными остались только фигуры Алины и Тамары.
Заиграло что-то бравурное. Кисть Глеба коснулась обнаженного тела Алины. По коже пробежала легкая дрожь, Алина моментально покрылась мелкими мурашками, соски затвердели и съежились. Со всех сторон вспыхивали блицы фотоаппаратов, за одним из телевизионных операторов Алина увидела знакомую корреспондентку, которая когда-то брала интервью у Глеба. Алина чуть повернула голову. С Тамарой творили вообще что-то невообразимое. Игорь мазал ее, окуная руки в банки с разной краской. Через несколько минут от настоящей Томки осталось одно цветное воспоминание. Серега помог Игорю вынести в центр зала огромный грунтованный холст. Тамара сошла с подиума и под радостные возгласы и аплодисменты довольных зрителей начала изящно прижиматься к холсту разными частями своего тела, оставляя на белой грунтовке разноцветные, узнаваемые отпечатки.
Глеб закончил свою работу чуть позже. Алина была расписана с ног до головы райскими птицами и диковинными цветами. Она походила по подиуму, позволяя рассмотреть и сфотографировать себя с разных сторон. Ей было ужасно интересно, что же именно Глеб с ней сотворил.
— Глеб! — не удержалась Алина. — Я тоже хочу посмотреть!
Глеб протянул ей бокал шампанского, помог сойти с подиума и подвел к большому зеркалу, стоящему у входа. Алина увидела, во что превратилось ее тело. Теперь она сама себе напоминала райскую птицу с золотой маской вместо лица.
— Здорово! — улыбнулась Алина и поцеловала Глеба в щеку.
В другом конце зала на аукцион выставили холст с отпечатками Тамариного тела. Подвыпившие гости повысили цену уже до очень приличной суммы, но в самый разгар аукциона в галерею влетел Евгений Измаилович. Моментально сориентировавшись в обстановке, он громогласно объявил:
— Три тысячи!
Раздались удивленные возгласы, и желающих перебить эту ставку не нашлось.
Евгений Измаилович, довольно улыбаясь, тут же преподнес картину в дар Тамаре. Томка, уже изрядно набравшаяся шампанского, радостно повисла у него на шее, измазав пиджак своего кавалера во все цвета радуги. Никто поначалу не заметил, как Игорь, оттолкнув ногой банки с красками, подошел к только что проданному холсту, с абсолютно спокойным лицом воткнул в него нож и начал методично разрезать ткань.
Зрители восприняли это как продолжение перфоманса и радостно зааплодировали. Зато лицо Евгения Измаиловича вытянулось. Он отодвинул от себя Тамару и шагнул к Игорю.
— Я простил тебя один раз. — Глаза директора ресторана воинственно сверкали. — Но это... Это выходит за все рамки!
— Женечка! — повисла на нем Тамара. — Не нужно!
— Я отдал за этот дерьмовый холст столько денег, — продолжал Евгений Измаилович, не слушая Тамару. — Сколько тебе, мазурику, и не снилось! Теперь или ты мне их вернешь, или...
