Нэнси Митфорд - В поисках любви
— Я должна уходить, — сказала я с сомнением. — Не нравится мне тебя здесь оставлять, поехали бы лучше вместе.
— Может быть, и приеду погодя, там видно будет.
Я спустилась на кухню к миссис Хант, оставила ей денег на случай экстренной надобности, оставила телефон Алконли и просила звонить мне, если что-нибудь потребуется.
— Не поддается, — сказала я ей. — Я уж и так и эдак уговаривала, но ее, кажется, ничем не пронять — уперлась, точно ослик.
— Знаю, сударыня. Воздухом подышать, и то не выходит, сидит день-деньской у телефона, в карты играет сама с собой. А что спит одна-одинешенька во всем доме — разве это порядок? Но ей толкуй, не толкуй, — не слушает. Вчера-то вечером — такая страсть началась, всю ноченьку до утра он молотил, и хоть бы раз эти зенитки несчастные кого сбили, пускай в газетах другое пишут, но вы не верьте. Приставили небось к зениткам женский пол, оно и видно. Это же надо — женщин!
Миссис Хант позвонила в Алконли через неделю. Линдин дом разбомбили — прямое попадание; саму Линду еще не отрыли.
Тетя Сейди ранним автобусом уехала в Челтнем[103] за покупками, дяди Мэтью нигде не было видно, так что мы с Дэви самовольно захватили его машину, заправленную до краев горючим, предназначенным для военных целей, и во весь опор помчали в Лондон. Домик был полностью разрушен, но Линда и ее щенок остались невредимы — их только что откопали и уложили у соседей. Линда, возбужденная, с пылающими щеками, сыпала словами и не могла остановиться:
— Ну, ты видишь? Что я тебе говорила, Фанни? Люди от налетов не погибают — вот они мы, целехоньки. Моя кровать попросту ушла вниз сквозь пол, а на ней с большим комфортом, — Плон-Плон и я.
Вскоре прибыл доктор и дал ей снотворное. Сказал, что она, вероятно, уснет на какое-то время, а когда проснется, можно везти ее в Алконли. Я позвонила тете Сейди, чтобы ей приготовили комнату.
Дэви провел остаток дня, выгребая то из Линдиных пожитков, что еще уцелело. От дома, мебели, прелестного Ренуара, спальни со всей обстановкой не осталось ничего; ему лишь удалось извлечь отдельные предметы из искореженных, разбитых стенных шкафов, зато в подвале он наткнулся на два нетронутых сундука с одеждой, посланных из Парижа ей вдогонку Фабрисом. Выбрался оттуда, запорошенный с головы до ног, точно мельник, белой пылью, и миссис Хант повела нас к себе перекусить чем Бог послал.
— У Линды, наверное, может случиться выкидыш, — сказала я Дэви, — и надо только надеяться на это. Ей чрезвычайно опасно рожать — мой врач просто в ужасе.
Но ничего такого не случилось — больше того, она утверждала, что встряска пошла ей на пользу, совершенно избавив ее от тошноты. Снова отказывалась уезжать из Лондона, но уже без прежней решительности. Я привела тот довод, что если кто-нибудь и будет ее разыскивать, то, обнаружив, что дом на Чейни-Уок разрушен, сразу, естественно, свяжется с Алконли. Это ее убедило, и она согласилась с нами ехать.
ГЛАВА 21
Зима вступила в свои права — суровая, как всегда на Котсуолдском нагорье. Свежий, морозный воздух бодрил, как холодный душ, — одно удовольствие пройтись быстрым шагом или проехаться верхом, когда тебя в доме ждет тепло. Только центральное отопление в Алконли и прежде-то работало с грехом пополам, а уж теперь, я думаю, трубы и вовсе заросли от старости — во всяком случае, на ощупь были чуть тепленькие. Войдешь в холл со стужи, и ненадолго охватит блаженное тепло, но это ощущение быстро проходит, и постепенно, по мере того как замедляется кровообращение, все тело коченеет и холод пронизывает до костей. Мужчинам, какие оставались в поместье, — тем, что по возрасту не годились в армию, — было некогда колоть дрова для каминов, у них все время с утра до ночи уходило на строевую подготовку под руководством дяди Мэтью, на возведение баррикад, рытье укрытий и создание прочих препон для немецкой армии, пока все как один не полягут, став пушечным мясом.
— По моим расчетам, — с гордостью говорил дядя Мэтью, — нам удастся их задержать часа на два, а то и на три, покуда нас не перебьют. Недурно для населенного пункта таких скромных размеров.
Мы посылали за валежником детей, на удивление умелым и усердным дровосеком показал себя Дэви (идти в ополчение он отказался, говоря, что ему всегда воюется лучше в штатском), но этого почему-то хватало только на то, чтобы топить в детской; если же после чая топили камин в коричневой гостиной, притом довольно сырыми дровами, он начинал по-настоящему давать тепло, как раз когда наступало время оторваться от него и брести по ледяной лестнице наверх в постель. После обеда два кресла по обе стороны камина оказывались неизменно заняты Дэви и моей матерью. Дэви не упускал случая подчеркнуть, что нам же в конечном счете хуже будет, если он подхватит простуду; что до Скакалки, та просто шлепалась в кресло явочным порядком. Мы, остальные, располагались полукругом далеко за той чертой, куда доходило тепло, и с вожделением устремляли взоры к неверным язычкам рыжего огня, тонущим то и дело в непроглядном дыму. У Линды было вечернее одеяние, род домашнего пальто длиною до полу, из белого песца, подбитого горностаем. Она облачалась в него к обеду и мерзла меньше нас. Днем либо ходила в своем собольем манто и черных бархатных сапожках на собольем же меху, либо лежала на диване, подоткнув под себя широченное норковое покрывало на стеганой подкладке из белого бархата.
— Мне так смешно было слышать от Фабриса, что он все это покупает, так как во время войны пригодятся теплые вещи — он всегда говорил, что в войну будет страшный холод — но теперь-то я вижу, как он был прав.
В женских сердцах на ближних подступах Линдино имущество возбуждало смешанное чувство ярости и восхищения.
— Ну смотри, это честно? — как-то сказала мне Луиза, когда мы вывезли погулять в колясках младших детей, обе в костюмах из шотландского жесткого твида, — совсем не то, что французские, красиво облегающие фигуру, — в шерстяных чулках и кофточках собственной вязки, тщательно подобранных в тон, но, упаси Боже, не «под цвет» пиджаку и юбке. — Линда себе уезжает, замечательно проводит время в Париже и возвращается вся в дорогих мехах, а мы с тобой? Торчишь всю жизнь при все том же старом скучном муже, а тебе за это — стриженую овчину до колен.
— Альфред — не старый и не скучный, — благородно вступилась я за мужа, хотя, конечно, в душе прекрасно понимала ее.
Тетя Сейди восхищалась Линдиными нарядами без всякой задней мысли.
— Какая бездна вкуса, детка, — говорила она, когда на свет Божий извлекалось очередное умопомрачительное творение. — Это что, тоже из Парижа? Поразительно, что там можно получить практически даром, когда берешься умеючи.
