Александра Поттер - Мечтай осторожнее
Я наклоняю голову, боясь встретиться с ним взглядом, потом все-таки смотрю — и вижу перед собой человека, обиженного до глубины души. Чертов мой длинный язык. Ну зачем было это говорить? Какая же я дура.
Я мысленно крою себя на чем свет стоит, распаляясь все больше, а Гейб… откидывает голову и разражается хохотом. Он буквально ревет от смеха, во все свои тридцать два безукоризненных зуба.
Я хлопаю глазами, а он, отсмеявшись, хватает меня за руки:
— Может, я и несмешной, но ты, Хизер Хэмилтон, — это просто уржаться.
Издевается?
— Я думала, тебя в живых нет!
— Понимаю, прости. Дурака свалял.
Гейб поднимает доску, и мы медленно возвращаемся к автостоянке. В молчании — пока Гейб не поворачивается ко мне, подняв брови:
— Послушай, а почему тебе не нравятся мои шутки?
Вот прицепился, теперь в покое не оставит. Сказать, что ли? Конструктивная критика еще никому не вредила. Глядишь, потом еще благодарить меня будет.
— Я видела, как ты репетируешь, и мне кажется, тебе совершенно ни к чему прикидываться другим человеком.
Как говорится, ты мне друг, но истина дороже.
— В смысле? — Гейб выглядит оскорбленным, и я начинаю сомневаться, что истина мне так уж дорога.
— Ты строишь из себя эдакого злобного пессимиста, которому весь мир не угодил. Сигарета в зубах, ужимки, бородатые анекдоты…
Раз уж начала, Хизер, иди до конца…
— Комик и должен быть злобным пессимистом!
— Но ты-то не такой. Характер у тебя легкий, ты обычно доволен жизнью и ко всему готов. — Я позволяю себе улыбочку. — Американец как-никак. Первое, что произносят в вашей стране дети, — не «мама», а «все о'кей»!
— Но роль обязывает! — упорствует Гейб.
— Вот именно. Это роль. А почему бы тебе не быть самим собой?
— На каждом сеансе спрашиваю об этом своего психоаналитика. Уже кучу денег спустил, — острит он. — Хм… Ну, не знаю. Я об этом не думал, но… Наверное, я просто не верю, что могу веселить людей таким, какой есть.
— А по-моему, ты очень забавный такой, какой есть. Плюнь на анекдоты, говори о себе!
— Кому это интересно?
— Попробуй — узнаешь.
Гейб достает полотенце из-под сиденья мотоцикла и, устроившись на каменной ограде, вытирает голову.
— Для человека, который терпеть не может эстрадный юмор, у тебя немало соображений по этому поводу.
Я пожимаю плечами:
— Извини. Длинный язык меня вечно подводит. В другой раз сразу скажи, чтоб заткнулась.
Он хохочет.
— Ну, что теперь?
— А чего бы тебе хотелось?
— Да что угодно, ты ж сама сказала — я ко всему готов.
Язык чешется отпустить какую-нибудь двусмысленную шутку, но на этот раз я успеваю его прикусить.
— Время до обеда навалом, могу устроить тебе экскурсию по деревне? Хочешь?
— Супер. То есть я буду глазеть на местные достопримечательности, как самый настоящий американский турист?
— А ты и есть американский турист, — поддразниваю я.
Он швыряет в меня скомканное полотенце:
— Заткнись, Хизер.
Глава 29
— Это моя школа.
— Bay! Клевая. Кукольный домик.
— Само собой. Это вы в Штатах больны гигантизмом, — парирую я дружелюбно. — Твоя-то школа небось с футбольное поле?
— Не-а, я ходил в «Венецианскую среднюю». Помнишь фильм «Бриолин»?
— У вас, что ли, снимали?
— Ага.
— Ух ты. Шикарно.
Гейб прыскает.
— А что смешного?
— Поверь мне, «Венецианскую среднюю» можно назвать какой угодно, только не шикарной.
Поднявшись на крутой холм, проходим мимо почты, стены которой украшены кашпо с цветами.
— То есть, по-твоему, в Порт-Исаак интереснее, чем в Голливуде?
На карнизе ближайшего домика пригрелась сонная полосатая кошка. Низенькая старушка, прихрамывая, выходит на крыльцо с сумкой для продуктов.
— Приезжай как-нибудь, сама посмотришь.
У меня, кстати, есть свободная комната.
— Ой, не искушай.
— Придется, конечно, установить правила… — ухмыляется Гейб, и я краснею, вспомнив свою безразмерную инструкцию по пользованию жилплощадью.
— А вот здесь у меня случился первый поцелуй! — Я торжественно указываю на раскидистый дуб в дальнем конце поля. — Мальчика звали Себ Робертс, и мне было тринадцать.
— Потрясное местечко для первого поцелуя. А у меня все случилось дома, и нас застукала мама. Сижу весь из себя взрослый, щупаю лифчик Хопи Смит под футболкой, а тут мама нарисовалась. В жизни так стыдно не было.
Я смеюсь и тут же грустнею.
— Помню, как мне хотелось побежать домой и рассказать маме про Себа, но она умерла за год до того…
Гейб сжимает мою ладонь:
— Эй, прости, я не подумал.
— Все в порядке. Просто иногда — вспомнишь какой-нибудь пустяк, и нахлынет…
Мы задумчиво рассматриваем дуб, его могучий ствол — шершавый и узловатый. Он здесь уже много лет и простоит еще долго.
— К счастью, со мной был отец. Он стал для меня второй мамой. Когда я была девчонкой, у меня не было от него секретов, я все ему рассказывала. Да и сейчас тоже. Мы очень близки.
— Отсюда и проблемы с мачехой?
Мы спускаемся по склону холма.
— В смысле?
— Ну, третий лишний, все такое.
— Не в этом дело. Она сама по себе противная. Холодная, надменная. Мы никогда не ладили.
— Но отцу-то она нравится.
— Видимо, да. Не знаю почему. Мама была такой жизнерадостной, все время смеялась, шутила. А Розмари зануда, вечно пилит его: сделай то, сделай это… Меня это бесит.
— Может быть, так она выражает свою любовь?
— Оригинальный способ, — ворчу я. — Ладно, сменим тему. — Мы останавливаемся перед пабом «Герб барсука». — Ты как, нагулял аппетит?
— Что за вопрос? Да я бы слона съел.
— Ну, слонов здесь вряд ли подают, — смеюсь я. — Но могу предложить «обед пахаря»[60].
— Что еще за фигня?
Я тяну за ручку и придерживаю дверь, чтобы Гейб мог войти.
— Сейчас сам узнаешь.
Сделав заказ, мы выносим две кружки сидра в садик, где за деревянным столом в полном составе уже обедает моя семья.
— А мы-то гадали, где вас носит, — рокочет Лайонел, не отрываясь от сыра и маринованных овощей.
— Мы встали пораньше, Гейб хотел испробовать здешнюю волну. — Я ставлю свою кружку на стол и чмокаю Лайонела в щеку.
— Ну и как прилив по сравнению с Калифорнией? — Голова Эда выныривает из-за спортивного раздела «Санди таймс». Судя по заголовку, раздел целиком посвящен английской сборной.
— Потрясный.
— Хорошая волна? — встревает Майлз с видом эксперта, хотя я-то знаю, что он в серфинге полный ноль. Аннабел сидит рядом с мужем, у каждого в руках по близнецу на детских «вожжах», и выглядят счастливые родители, как всегда, замученно.
