Ольга Карпович - Соперницы
— Мама, пойдем!
Протиснувшийся сквозь зевак Эд схватил Стефанию под руку, намереваясь увести ее прочь. Стефания же неожиданно мягко отстранила Эда, двинулась по проходу вслед за Натальей, которую вели охранники, и громко позвала:
— Тата!
Всхлипывавшая женщина обернулась. Охранник остановился, продолжая тем не менее цепко сжимать локоть своей подконвойной. Стефания, уже справившись с собой, невозмутимая и величественная как прежде, подошла к Наталье почти вплотную, поймала болтавшуюся в воздухе безжизненную руку, сжала ее и неожиданно четко выговорила, глядя женщине прямо в глаза:
— Я никогда не желала тебе зла. Если я в чем-то виновата перед тобой, это вышло не умышленно. Прости меня!
И та, услышав ее слова, распустила сделавшийся совсем уж бесформенным рот и зарыдала надтреснутым басом.
Не знаю, чего было больше в поступке Стефании — красивой позы, рисовки перед замершей в восхищении толпой или истинного, свойственного особам королевской крови великодушия, но на меня вся эта сцена — плюющаяся злобой и ненавистью вперемешку с горечью и болью базарная тетка и шагнувшая ей навстречу гордая в собственном смирении небожительница — произвела неизгладимое впечатление. Охрана давно уже выпроводила с борта теплохода журналистов, Наталью увели, зеваки разошлись, а я все так же стояла открыв рот и таращила глаза на Стефанию.
Когда наконец все успокоилось, она повернулась к Евгению. Темные глаза ее требовательно сверкнули.
— Так, значит, у вас нет детей? — спросила она. — А как же тот ребенок… Ваш сын, которого она ждала тогда?
До Меркулова, казалось, не сразу дошел смысл ее вопроса. Он помедлил, глядя куда-то в плескавшуюся за бортом темную воду, испещренную дрожащими и качающимися оранжевыми дорожками от горящих на теплоходе огней. Затем медленно произнес:
— Дочь… Это была девочка.
26
Стояла влажная, удушливая жара. Окно кабинета главврача роддома было распахнуто настежь, но воздух, казалось, совсем не проникал в комнату, висел над заваленным бумагами столом горячим недвижимым маревом. За окном пенились осыпанные белыми лепестками кусты боярышника. Какой-то ошалевший от счастья молодой папаша, задрав голову, вопил, стараясь докричаться до окон четвертого этажа:
— Ленка! На кого он похож? А? Что?
Широкоплечая мужеподобная тетка в крахмальной шапочке, надвинутой на седой ежик волос, устало и досадливо взглянула на утомившего ее непонятливого посетителя.
— Голубчик мой, я вам искренне сочувствую, но что вы от меня хотите? Беременность — это всегда в некотором смысле лотерея. Бывают случаи, перед которыми медицина бессильна.
Евгений, мявшийся у порога, закашлялся, судорожно прижав к губам платок. На светлой ткани остался красноватый след. Врач подозрительно покосилась на него, словно вынюхивая, не притащил ли этот надоедливый посетитель в ее стерильное царство открытую форму туберкулеза, и Евгений, смутившись, буркнул:
— Извините, я не заразен. Это… последствия травмы.
Он и сам не знал, почему никак не решится взяться за металлическую, отполированную множеством ладоней ручку двери. Как будто, пока он здесь, остается еще слабая призрачная надежда на что-то.
— Ну хорошо, я понимаю, этого ребенка она потеряла… — сбивчиво начал он. — Но почему же… Почему больше не будет?
Врачиха-гренадер в раздражении резко сдвинула к краю стола кипу бумаг.
— Родной мой, вы понимаете, что такое маточное кровотечение? Вы представляете себе объем кровопотери? Счет идет на минуты, и единственный способ спасти женщине жизнь — это удаление матки.
Она встала из-за стола и направилась к Евгению, буквально выдавливая, выдвигая его своим мощным торсом из кабинета, участливо приговаривая:
— Я разделяю ваши чувства, но поверьте, мы сделали все возможное. Супругу вашу выпишут через неделю. Что взять на выписку, вам в приемном покое объяснят. Всего доброго.
— Постойте, а кто… кто это был? — зачем-то выкрикнул он в уже захлопывающуюся дверь. — В смысле, плод… Мальчик или девочка?
— А это-то вам зачем? — с сожалением вскинула бесцветные брови врач. — Ну, девочка…
Евгений и сам не заметил, как оказался уже в квадратном внутреннем дворике. На круглой аккуратной клумбе чахли выжженные небывалой майской жарой бледные тюльпаны. Из подъехавшей «Скорой» санитары помогали выбраться стонущей женщине. Голосистый папаша все еще верещал:
— А нос чей? А? Мой?
Евгений поднял голову, пробежал глазами ряд одинаковых, до половины закрашенных белым, подслеповатых окон. За одним из них находилась сейчас его измученная, истерзанная бесполезными гинекологическими манипуляциями жена.
* * *Спустя полгода, промозглым зимним вечером Евгений возвращался домой, в тесную двушку на окраине, доставшуюся им с Натальей путем многоступенчатых семейных разменов. В темно-синем насморочном небе надрывались вороны, над головой сплетались голые ломкие ветки деревьев.
Серая кирпичная пятиэтажка с одинаковыми узкими балконами, забранными витой решеткой, с протянутыми под окнами бельевыми веревками так не похожа была на торжественно-мраморный «сталинский» дом, где он жил до недавнего времени. Евгений вошел в пропахший кошками темный подъезд (лампочку на первом этаже регулярно выкручивали) и поднялся на пятый этаж. Ткнул ключом в замочную скважину, но дверь легко поддалась под рукой, провалилась в черноту безмолвной квартиры.
— Тата! — тревожно позвал он. — Наташа! Где ты?
Прислушавшись, различил какое-то бульканье из кухни, не снимая пальто, бросился на звук, щелкнул выключателем, охнул испуганно.
Тата, растрепанная, в выцветшем домашнем халате, скорчившись, полулежала на полу, примостив голову на холщовый мешок с картошкой. Присев на корточки, Евгений развернул ее к себе, вгляделся в оплывшее, испитое лицо, вдохнул тяжелый запах спиртного. Супруга с трудом разлепила отекшие веки, попыталась сфокусировать взгляд на лице мужа и бормотнула что-то неразборчивое.
— Господи, опять? — тяжело мотнул головой Евгений. — Ты же обещала…
Сбросив на пол пальто, он ухватил жену под мышки и поволок в ванную, успев зацепить по дороге эмалированный чайник. Сгрузил Тату на пол, перевалив головой через бортик ванны, плеснул из чайника в жестяную кружку, сунул жене:
— Пей!
Она попыталась оттолкнуть его руку, он же настойчиво, с силой удержал ее голову, повторив:
— Пей!
Наталья сделала несколько крупных булькающих глотков, и в то же мгновение тело ее скорчило судорогой, она сильнее перевалилась через бортик ванны в приступе тошноты.
