Виктория Хислоп - Возвращение. Танец страсти
— Сеньора! — окликнул он ее тоном, который можно было назвать дружелюбным. — Как фамилия, вы сказали?
— Рамирес.
— Мне показалось, вы сказали Родригес…
Для Кончи Рамирес весь мир остановился. Ее надежды взлетели так высоко, но по тону его голоса она поняла, что все они были тщетны. С его стороны это было преднамеренной жестокостью — вселить в нее надежду, а теперь разбить ее, раздавить сапогом, как букашку.
— Вот запись о неком Рамиресе. Сделана она вчера утром. Был вынесен приговор. Тридцать лет.
— А где он? — шепотом спросила она. — В какой тюрьме?
— Пока не могу вам этого сказать. Приходите на следующей неделе.
Во всей этой суматохе Конче удалось добраться до двери, где она упала на колени. Новость сразила ее, словно удар. Она задыхалась и через какое-то время поняла, что звериный вой, который она слышит, — это ее собственные рыдания. В пустом коридоре отделения ополчения звук ее страданий отражался от высоких потолков. Из-за конторки на нее безо всякого участия взирал сквозь стекла очков дежурный. Он уже за сегодняшнее утро повидал немало других плачущих матерей, их боль не находила в нем ни малейшего отклика. Он не любил «сцены» и надеялся, что эта женщина, как и многие другие до нее, скоро уберется прочь.
Оказавшись на улице, Конча хотела одного: вернуться домой и рассказать родным новость. Она, спотыкаясь, шла по улицам, и с каждым поворотом знакомые здания дарили ей такую необходимую поддержку. Прохожие принимали ее за подвыпившую и направляли в нужную сторону, когда она, пошатываясь, натыкалась на двери магазинов. Она едва узнавала улицы своего города, но инстинктивно, глядя сквозь пелену слез, добрела до знакомого палисадника «Бочки».
Пабло не нужно было даже говорить, что случилось. По выражению лица жены он сразу, как только она вошла в кафе, понял, что новости плохие.
Девять ночей они не спали, каждый день Конча пыталась выяснить, куда забрали Эмилио. Ее лицо примелькалось в отделении. Когда она наконец получила окончательное подтверждение того, что ее сын находится в тюрьме недалеко от Кадиса, это принесло ей странное чувство облегчения. Тюрьма находилась в двухстах километрах от Гранады, но теперь они хоть что-то знали наверняка.
Сначала Конча решила поехать к сыну. Если бы она смогла передать ему провизию, он бы не голодал.
— Но это же глупо — ехать так далеко, — сказал Игнасио. — Особенно в одиночестве.
— У меня нет выбора, — ответила Конча.
— Конечно же, есть! — настаивал Игнасио.
— Однажды ты поймешь, — спокойно ответила она, — когда у тебя будут собственные дети.
— Что ж, храни тебя Господь. Это все, что я могу тебе сказать.
Поездка заняла два дня. Несмотря на все необходимые документы, которые предполагали безопасное передвижение, постоянные проверки часто сопровождались агрессией солдат и ополченцев, и несколько раз Конча была почти уверена, что ее вернут в Гранаду.
Когда Конча наконец добралась до места, в свидании с сыном ей отказали.
— Он в одиночной камере, — рявкнул дежурный. — Пока он лишен всех льгот.
Она даже представить себе не могла, какие могут быть в этом ужасном месте «льготы».
— Как долго это продлится? — спросила она, онемев от разочарования.
— Может, два дня, может, две недели. Поживем — увидим!
Она не решилась спрашивать, кто увидит. В любом случае она уже не верила их словам.
Продукты она оставила в тюрьме. Конча не знала, попадет ли ее передача к сыну. В один из грецких орехов она спрятала записку. Это было просто материнское письмо, в котором она сообщала о делах в семье и передавала ему приветы. Но когда это письмо обнаружили, срок заточения Эмилио в одиночке увеличили еще на одну неделю.
Из многих источников Конча и Пабло узнавали об условиях содержания в тюрьме. Временами кому-то удавалось бежать, но более распространены были истории о ежедневных расстрелах и жестоком обращении с осужденными.
Пока Конча была занята личной драмой — арестом сына, матери по всей стране теряли своих сыновей. А сыновья — матерей.
С наступлением осени националисты забросали бомбами безоружных жителей Мадрида, всем грозила опасность. Даже матерей, которые толпились в очередях за молоком для своих детей, отправляли к праотцам. Целью Франко была столица Испании, войска националистов достигли окрестностей города. Разбрасывались листовки, предупреждающие жителей: если они не сдадутся, Мадрид сотрут с лица земли. Непрекращающиеся бомбардировки уничтожали население города. Люди являлись отличными мишенями.
Все — и республиканцы, и сторонники Франко — следили за новостями из Мадрида. События в столице обуславливали исход конфликта для всей страны.
В начале ноября прилетели первые русские самолеты и начались контратаки. Хотя в воздухе господствовали республиканцы, на земле добивались успеха войска Франко. В том же месяце они заняли один из пригородов Мадрида, Гетафе, и это вселило в них надежду на то, что они вот-вот одержат окончательную победу.
Антонио стал изучать газеты более внимательно и нередко, пока мать вытирала стаканы, читал для нее вслух выдержки.
— Несмотря на непрекращающиеся бомбардировки со стороны республиканцев, войска повстанческой армии заняли Карабаншель и важные мосты, что открыло им доступ в центральную часть города, — читал Антонио. — На улицах ведутся ожесточенные рукопашные бои, потери исчисляются тысячами для обеих сторон. Войска Франко прорвали оборону и вошли в университетский городок.
Антонио не знал, что мать неотступно следит за происходящим, слушая каждое утро запрещенную радиостанцию, которая вещала из Малаги.
— Это положит конец войне, — сказал Антонио. — Вероятно, Франко добьется своего.
Игнасио, который только что вошел в кафе и слышал слова Антонио, решил успокоить мать.
— Знаешь, мама, — заявил он, — как только Франко провозгласит победу, твоего Эмилио отпустят.
— Хорошо бы, — улыбнулась она при этой мысли. — Но разве не важно, какие против него выдвинуты обвинения?
— Думаю, что важно. Но уверен, что ничего серьезного.
Игнасио иногда нравилось выступать в роли утешителя матери. Это облегчало редкие приступы вины, вызванные тем, что неосмотрительная болтовня о гомосексуализме брата, возможно, привела к его аресту. Если бы он мог предвидеть, какое жестокое наказание ожидает брата и какое горе его арест принесет семье, он был бы более осмотрителен, несмотря на свое негативное отношение к Эмилио.
Победа Франко над Мадридом не была настолько неотвратимой, как полагал Игнасио. Измученные жители Мадрида увидели проходящих мимо них солдат в форме и решили, что это батальоны националистической армии. С нескрываемым удивлением и радостью они вскоре поняли свою ошибку. Революционные песни и характерная мелодия «Интернационала» тут же указали им, что это члены интернациональных бригад, которые, как по волшебству, прибыли им на выручку. Среди них были немцы, поляки, итальянцы и англичане; поговаривали, что все они, без исключения, бесстрашно отправятся на передовую.
