Наталья Нестерова - Фантазерка
Егор был мастером на мелкие изобретения. Но Люда отмела его идею:
– У меня перчатки только те, которыми я туалет мою. Нельзя ребенку, инфекция.
Двадцать лет назад проблема была бы трудно разрешимой, но сейчас настали другие времена.
– Беги в дежурную аптеку на проспекте Ленина, — сообразила Люда. — Там и детское питание продают, и бутылочки. Еще эти купи… как же?…памперсы.
Пока Егор бегал в аптеку, Люда носила ребенка на руках, тихонько покачивала, хотя младенца успокаивать не требовалось, ритмичные движения помогали самой Люде бороться с волнением. У нее сердце разрывалось, горький стон едва удерживала: ребенок обессиленно засыпал на минуту, потом, очнувшись, искал дрожащими губками сосок, тихим писком просил еды.
– Ты моя крошечка, ты моя лапонька, — приговаривала Люда, — кушать хочет маленький. Сейчас дядя Егор придет, молочка принесет. Ты у нас вырастешь большой-большой, красивый-красивый. Вон, волосики какие у тебя симпатичные.
Голова ребенка была покрыта черным пухом волос, они даже спускались с висков на щеки, вроде бакенбардов. Есть верная примета: мучается беременная изжогой — ребенок родится с волосами. Люда вторую беременность от изжоги страдала, и дочка родилась — хоть косы заплетай.
– Чтоб у тебя изжога все внутренности проела, — послала Люда проклятие матери младенца. — Чтоб тебе, мерзавка, на том и на этом свете гореть в геенне огненной, чтоб ты сдохла под забором, чтоб ты… Ну-ну, маленький, на плачь! — Люда стала качать активнее, хотя ребенок только вякнул. — Не нравится, когда про маму плохо говорят? Так она не мать, а ехидна. А тебя, маленький, мы выходим, вынянчим. Побежишь по дорожке крепкими ножками. Гули-гули-гули, жили у бабули, жили у бабуси два веселых гуся…
Егор вернулся из аптеки с большим пакетом:
– Ирина из пятой квартиры дежурила. Я ей рассказал, глаза на лоб, охи-ахи. Но боекомплект собрала. Тут еще крем детский, присыпки и прочая ерунда, Ирка сказала, понадобится. Все деньги подчистую, бумажник наизнанку.
Приготовить молочную смесь оказалось проще простого: разводи белый порошок теплой водой, в бутылочку — и готово. Наука шагнула вперед, что ни говори. Люда опасалась, как бы не дать лишнего: после голодовки ребенку объедаться нельзя. Да и сколько ему положено? На коробке с питанием нормы расписаны по возрасту (месяцам) и по весу тела.
– Килограмма на полтора малец тянет, — предположил Егор.
– Что ты! — возразила Люда. — Полтора — это недоношенный. А он хоть и слабенький, но не меньше трех кило.
– Надо завесить, — решил Егор.
Соорудили петлю из простыни, положили в нее младенца. Безмен, которым Люда отмеряла ягоды и сахарный песок, когда варила варенье, показал три сто. Минус триста грамм вес простыни. Два кило восемьсот. Младенцу полагалось сто десять грамм порошкового молока. А развели четыреста. Пропадет добро — на коробке написано: «кормить только свежей смесью».
Кушал младенец долго — часа два. Пососет, пососет, устанет, поспит, снова кушает. Егор задремал в кресле.
Людмила толкнула мужа в очередной перерыв кормления:
– Пошли в спальню.
Егор едва коснулся головой подушки, засопел. Мужчины все-таки не такие чувствительные, как женщины. Людмила примостилась рядом с мужем, полусидя на подушке, на руках младенец, ловила момент, когда у него снова появятся силенки сосать.
Настольная лампа разливала теплый бежеватый свет, было тихо и уютно. Спал муж, чмокал малыш. От него, казалось, уже шел дух не помойки и несчастья, а неповторимый, правильный младенческий запах — теплого молока и благодати.
Люда не спала, глаза точно не закрывала. И был ей не сон, а видение. Будто мама-покойница явилась. Улыбается ласково и говорит:
– Это тебе Бог послал.
– Ах! — только и успела испугаться Люда, как видение растаяло.
Ребенок, очевидно разбуженный ее вскриком-толчком, принялся досасывать последние граммы. Потом малыш как бы задумался, напрягся, и раздался громкий безошибочный звук опорожнения кишечника.
– Егор, Егор! — тормошила Люда мужа свободной рукой. — Проснись!
– Что? Где? Щас… Люд, что? Он помер? Ноги кверху?
– Типун тебе на язык! Покушал и обкакался. Егорушка, а ко мне мама приходила, сказала, что нам ребеночка Бог послал.
– Какая мама? — Егор от сна отходил с трудом, обычно ему требовалось несколько минут, чтобы навестись на резкость действительности. — Эта сучка за мальцом явилась?
– Да нет же, моя мама, покойница.
– Где?
– Ну… в общем… — Люда сделала полукруг в воздухе.
– Ничего не понимаю! Спать хочу…
– Перебьешься, пойдем дитя подмывать. И надо кремом или присыпкой потом обработать.
Люда, конечно, могла и сама справиться: помыть ребенку попку, смазать кремом, надеть памперс, завернуть в самодельные пеленки. Но вместе с мужем было спокойнее и надежнее.
– Поел и опорожнился, — сказал Егор, помогая закреплять на младенце памперс, который, как выяснилось, для определения переда имел картинку в виде голубого зайца, — следовательно, пищеварение фунциклирует. А это в его возрасте главная составляющая.
– Егор, правда, он хорошенький? И такой волосатенький!
– Откормить, нормальный парень будет.
– Егор, а ко мне на самом деле мама приходила.
– В дверь звонила?
– Не насмехайся! Как тебя видела. Говорит: «Это вам от Бога подарок».
– Зачем?
– Спросишь тоже! Зачем дети? Чтобы растить.
– Мы своих вырастили.
– А этот чей?
– Лю-ю-юд! — просительно протянул Егор. — Давай завтра обсудим? Утром на работу…
– Я на работу не пойду. Загляни в кадры, скажи, что отгулы беру, но не распространяйся. Егор, а мама такая молодая и улыбалась…
– Если мои предки заявятся, пусть батя скажет, куда набор отверток сховал. Я ему из Германии, со службы, привез, до сих пор найти не могу.
– Тебе бы все шутки шутить, а я серьезно.
– Лю-ю-юд!
– Иди спать. А ребенок еще не срыгнул. Помнишь, как нашего сыночка после кормления полчаса надо было вертикально носить, пока не срыгнет?
– Не помню, Люд! Ты поносишь?
– Иди, сказала.
Ребенок так и не срыгнул, хотя Люда честно относила его на своем плече полчаса. Спать пристроила на кресле, которое плотно придвинула к кровати. Руку положила на младенца, чтобы почувствовать, когда забеспокоится. Люда не провалилась в сон, как обычно, а будто плавала по поверхности озера-забытья. И к ней по руке, сторожившей ребенка, шли токи, связывающие все сильнее и сильнее — так Люда чувствовала.
Напрасно Егор иронизировал по поводу божьего подарка. Наутро Люда проснулась с сознанием того, что не отдаст этого ребенка никому и никогда.
