Татьяна Корсакова - Судьба No. 5
— А кому сейчас легко? — Он уже не удивлялся происходящему, да и ночная гостья не вызывала прежнего отвращения, только жалость и желание понять, чего она хочет.
— У нее голова болит.
— У кого?
— У нее. — Летучая мышь нервно дернула перепончатым крылом. — А у меня ничего не болит, только курить очень хочется.
— Бери. — Клим протянул ей пачку сигарет. Летучая мышь оскалила зубастую пасть в улыбке, сказала печально:
— Хороший ты мужик, Клим Панкратов, только дурак!
Обидеться на «дурака» он не успел — сон закончился. Клим открыл глаза, потянулся за сигаретами. Сигарет на тумбочке не оказалось, а он точно помнил, что вечером они там были. Мистика и чертовщина…
«Нет никакой чертовщины, — одернул он себя, — просто вчера кто-то слишком много выпил, вот и мерещится сейчас черт-те что! И мало того, что мерещится, так еще и сигареты тырит, и «дураком» ни за что ни про что обзывает…»
К офису Клим подъехал в дурном расположении духа, всю дорогу от дома до работы разгадывал ночную шараду. На что он смотрит? Чего не видит? У кого болит голова?
Бред! Бред сивой кобылы! Нет, бред летучей мыши. А он, рационалист и прагматик, пытается в этом бреде разобраться. Может, все-таки сходить к психоаналитику?
Виталик ждал его перед офисом, нетерпеливо пританцовывал рядом с легкомысленно-желтым «Пежо». Клим посмотрел на часы — без двадцати восемь.
— Что так рано? — спросил хмуро, — на девять вроде бы договаривались.
— Кто рано встает, тому Бог подает, — сообщил Виталик.
— Ну-ну, — хмыкнул Клим. — Только я не Бог, и в восемь у меня селекторное совещание, так что зря ты так рано приперся.
— Так я подожду. — Виталик не смутился. — Можно, я с тобой пройду, а то у вас там такой охранник… — Он неодобрительно покачал головой. — Муха мимо него не пролетит.
— Это хорошо, что не пролетит. — Клим закрыл машину. — За то я ему деньги и плачу. Пойдем уж, раз пришел.
— Кофе будешь? — Клим вопросительно посмотрел на Виталика, рассевшегося в любимом кресле Виктора.
— У тебя ж селекторное?
— За пятнадцать минут успеем.
Все время, пока секретарша Нина Ивановна готовила кофе, Виталик трещал без умолку. У Клима даже голова разболелась от его болтовни. Наконец Нина Ивановна закончила сервировать столик, вышла из кабинета. Виталик отхлебнул из крошечной чашечки, поморщился.
— Горький!
— Горький. — Клим кивнул, откинулся на спинку кресла.
— А я сладкий люблю.
— Ну, извиняйте! — Клим развел руками. — Заедай вон шоколадкой.
Виталик покосился на выложенный на серебряном подносе шоколад четырех сортов, спросил:
— А белого что, нету?
— Да ты, как я посмотрю, капризен без меры, — проворчал Клим, — и это при том, что договор мы с тобой еще не заключили. Может, и не стоит? А то сначала тебе белый шоколад подавай, потом белый «Роллс-Ройс»…
— Стоит. — Виталик сцепил руки на впалом животе, нахально улыбнулся.
— Это почему? — Настроение неуклонно улучшалось. Этот мальчишка действовал на него, как хорошая доза эндорфинов.
— Потому что я — курица, несущая золотые яйца.
Клим саркастически усмехнулся, но комментировать это самоуверенное заявление не стал, а Виталик вдруг резко сменил тему, спросил:
— Ты в котором часу сегодня освободишься?
— Не знаю. А что? Если опять позовешь в кабак, откажусь.
— Не в кабак, а в больницу.
— Зачем нам в больницу?
— Ну, я подумал, что надо навестить Диану.
— Какую еще Диану? — Клим ничего не понимал и от этого снова начинал злиться.
— Диана — это певица, Ну, та девушка, которую вы вытащили из «Блиндажа», — терпеливо объяснил Виталик.
— Ну и?
— Ну и я подумал, коль уж ты ее спас, то было бы нелишним хотя бы разочек ее проведать.
— Зачем?
Виталик пожал плечами:
— Так принято. Она же должна тебя поблагодарить.
— Не нужна мне ничья благодарность. — Клим допил кофе. — Отстань.
— Тебе не нужна, а ей, может быть, очень даже нужна. И вообще, ты теперь за нее в ответе.
— С какой это стати я за нее в ответе?! — возмутился Клим.
— Ну, ты же ее спас, значит, теперь ты за нее отвечаешь.
— А ты спас меня, значит, теперь ты тоже за меня отвечаешь? — спросил Клим ехидно.
— Да, — сказал Виталик очень серьезно. — За тебя и за Алису. Вы мне теперь как дети.
Клим не знал, как реагировать на это диковинное заявление — злиться или смеяться? Решил не злиться, но сказал строго:
— Вот что, папаша, иди-ка погуляй в приемной, бизнес-план свой обдумай. Об ответственности мы с тобой после селектора поговорим.
Ох, плохо он знал Виталия Топильского! Мальчишка все-таки настоял на своем, вытащил его в больницу.
Это была частная клиника, новая и, похоже, очень дорогая. Секьюрити на входе, обходительный персонал, евроремонт… Клим шел вслед за модельером по гулкому коридору и чувствовал себя полным идиотом из-за огромного букета цветов. На покупке этой дребедени настоял Виталик, сказал, что женщинам нравятся знаки внимания. Можно подумать, они на свидание идут! Какого черта они вообще сюда приперлись?! Людей от работы отвлекают, девчонке спокойно поболеть не дают. И вообще, с чего мэтр-недоросток решил, что девочка обрадуется их приходу?!
Она обрадовалась. Поначалу, правда, смутилась очень сильно, а потом обрадовалась. А из-за цветов так даже расплакалась. Вот и пойми женщин!
Без яркого макияжа певица выглядела совсем юной. Лет шестнадцати-семнадцати. И чувствовалось, что в этой дорогой престижной клинике ей плохо. А еще чувствовалось, что ее никто не навещает. Присутствие любящих родственников и друзей сразу бывает заметно. По фруктам, пакетам с соком, журналам, книжкам и никому не нужным, но милым сердцу безделушкам. Ничего похожего в стерильной люксовой палате не наблюдалось. И девочка Диана выглядела несчастной.
— Болит? — Клим кивнул на ее ноги.
— По ночам сильно, а днем уже можно терпеть. — Она вымученно улыбнулась.
— А что врачи говорят?
— Говорят, что все скоро заживет, но следы от ожогов все равно останутся. На всю жизнь. — Она расплакалась, бедная маленькая девочка, которую намного больше пугает не боль, а то, что от ожогов останутся следы.
— А можно что-то сделать? — растерянно спросил Клим. — Мне кажется, пластические операции теперь не проблема. Были бы деньги…
Договорить ему не дал Виталик, больно ткнул локтем в бок, сказал с неискренней улыбкой:
— Ну, Диана, ты поправляйся, а нам пора. При этих словах девочка совсем сникла.
