Кристин Ханна - Домашний фронт
Я люблю вас обеих, как до луны и обратно.
Мама».Майкл откинулся на спинку кресла. Я люблю вас… обеих.
Конечно, он это заслужил, но все равно больно. Ему казалось, что его письмо что-то изменит, но с какой стати? Одно письмо — и то запоздавшее — не способно исправить то, что он натворил.
— Майкл? — В кабинет вошла мать.
Он медленно повернулся. Кресло заскрипело.
— Тут письмо от Джо. Девочки захотят прочесть его утром.
— Иди со мной, — сказала она.
Майкл прошел вслед за ней из кабинета в гостиную, где Мила села в кресло у окна. Сам он опустился на низкий диван. Между ними был старинный кофейный столик — первый из «реставрационных» проектов Джолин. Светло-синий, с осколками семейной жизни. Карандаш, две фотографии в дешевых рамках, плохо обожженный глиняный кувшин, вылепленный кем-то из девочек, непрочитанный журнал. Джолин навела бы в доме порядок.
— Ты должен быть сильным ради дочек, — сказала мать. — Ради нас всех.
— Перед ее отъездом… — произнося эти слова, Майкл понимал, что делает это зря, что заставляет мать стыдиться за него, но ничего не мог с собой поделать, — перед ее отъездом я сказал, что хочу развестись.
Лицо матери вытянулось.
— И она с этим уехала?
— Да.
— О, Майкл! — Мила тяжело вздохнула. — Я догадывалась. Ее письма…
— Обращены к девочкам. Да.
— Ладно, — сказала она. — Ты, конечно, идиот. Мы все идиоты, когда дело касается любви. У нас с твоим отцом тоже не обошлось без проблем. Однажды он даже съехал — на шесть месяцев. Ты был тогда маленьким. Я извинилась и ждала. Это длинная история, не имеющая особого значения, кроме одного: он вернулся, и я его приняла. Мы смогли снова быть счастливы вместе. И ты сможешь. — Мила встала с кресла, обогнула кофейный столик и села на диван. Она обняла сына и притянула к себе, успокаивая так, как только может успокоить мать. — Я позабочусь о девочках. Поезжай к ней, Майкл.
Они долго сидели обнявшись. Когда мать наконец задремала, Майкл встал, накрыл ее пледами, которые она сшила сама, и стал бродить по темному дому. Несколько раз проверял девочек — открывал дверь их комнат, с порога смотрел на спящих дочерей и с болью думал, что проснутся они уже в другом мире. Сон не шел, и в пять утра Майкл стал пить кофе — в основном из-за того, что спать не мог, а от усталости начал спотыкаться, ударяясь о мебель, роняя предметы. Иногда перед его глазами появлялась улыбающаяся Джолин, и он, словно слепой, натыкался на стул или опрокидывал семейную фотографию.
Разбудил его звонок в дверь. Майкл вздрогнул и резко выпрямился, понимая, что заснул прямо на деревянном кухонном столе. Встав, он, пошатываясь, пошел к двери и открыл ее.
На пороге стояли трое мужчин. Они представились сослуживцами Джолин из Национальной гвардии и предложили помощь. Майкл увидел, что другая машина сворачивает с дороги к дому Карла и Тэми. Вне всякого сомнения, в ней еще солдаты, готовые помочь.
Майкл попытался — безрезультатно — выпроводить их и был вынужден провести в гостиную, где они выстроились у стены. Солдаты заявили, что готовы к любым заданиям: отвезти детей в школу, сходить в магазин, постричь газон.
— Мама? — Майкл наклонился над диваном, чтобы разбудить ее.
— А? — Она села, глаза ее были затуманены.
— Тут пришли…
Его прервал новый звонок в дверь.
Теперь это были четыре женщины, жены сослуживцев Джолин; у каждой в руках прикрытая фольгой миска с каким-то блюдом и пакет с продуктами. Они сочувственно улыбнулись Майклу, обняли — без слез, — а затем занялись принесенными продуктами. Через несколько секунд дом наполнился запахом жареного бекона. Женщины готовили завтрак для девочек.
В девять часов девочки спустились в непривычно многолюдную, но погруженную в молчание гостиную. Лулу, окинув взглядом собравшихся, забралась на колени к бабушке. Бетси вставила наушники от плеера; она сидела в углу, слушая музыку и играя в какую-то электронную игру.
Майкл собрался было что-то сказать, но тут снова прозвенел звонок.
Думая, что это еще одни помощники, он открыл дверь.
Растерянный и оглушенный, он не сразу понял, что происходит. На крыльце стояла женщина, лицо которой показалось ему знакомым: короткая аккуратная стрижка, слишком много косметики. В руках у нее был микрофон.
— Я Диана Виган из «Комо-ТВ». Вы Майкл Заркадес?
Он растерянно кивнул, заметив, что люди начали приносить букеты к забору. Кто-то привязал желтую ленту к столбику, на котором был почтовый ящик.
— Ваша жена участвовала в боях вместе со своей лучшей подругой и вторым пилотом уорент-офицером Тамарой Флинн? Как я понимаю, они познакомились в летной школе еще подростками. Вы, наверное, гордитесь женой. Как…
— Без комментариев. — Майкл захлопнул дверь и попятился.
Он был так потрясен, что не сразу заметил, как стало тихо в гостиной. Солдаты Национальной гвардии, женщины, семья — все смотрели на него. Очевидно, он что-то сделал не так. Что от него хотели услышать? Что он гордится Джолин? Гордится, что ее сбили?
Неужели именно этого от него ждали? Он просто не в состоянии сформулировать ни одной мысли — его мир рушится.
16
Это был один из тех туманных дней в Сиэтле, когда кажется, что небо уже никогда не станет голубым, а будут только эти бесконечные серые облака. Издалека до Джолин доносился гудок парома — прерывистый, как плеск воды, которую он рассекал — и крики чаек.
Бетси любит кормить чаек. Сколько раз они стояли на палубе парома, держась за руки на холодном ветру, и кидали еду птицам с глазами-бусинками, без всяких усилий парившим над водой.
Автомобильный сигнал.
Она нахмурилась недоумевая.
Звук изменился, превратившись в настойчивый писк.
Внезапно она поняла, что глаза у нее закрыты. Во рту так сухо, что невозможно сглотнуть. Нет. Во рту у нее что-то есть.
Она медленно приходила в себя. Попыталась открыть глаза.
Над ней не небо, а белый потолок с яркими светильниками. Она заморгала. Со всех сторон какие-то аппараты, стойки, мониторы щелкают и пищат, похожие на худых бесцветных плакальщиков.
Предмет во рту — трубка. Другая тянется к груди от аппарата справа.
Громкий чмокающий звук то затихает, то усиливается.
Она услышала шаги, потом звук открывающейся и закрывающейся двери.
Нужно сосредоточиться. Где она? Что произошло?
К кровати подошел мужчина в белом халате. На руках у него темно-красные перчатки, белая маска закрывает нос и рот. Он отдергивает штору — полукруг, отгораживавший ее от мира.
