Горовая Ольга - Котировка страсти или любовь в формате рыночных отношений
Но сегодняшний инцидент в столовой ему совсем не понравился. Соболев понятия не имел, как там было заведено на ее прошлом месте работы, и к чему Валентина Васильевна привыкла. Но его личные разговоры должны были оставаться именно такими, личными. И, уж тем более, домоправительница вряд ли имеет право выказывать собственное неодобрение его поведением. Она ему не мать и не нянька. А Соболев имеет право орать в собственном доме, хоть и матом, потому как, насколько он понял, именно это и вызвало тот самый возмущенный взгляд.
Он, конечно, зря разорался. Только вот, из-за Карины — зря, нечего было ее пугать. А она испугалась, причем, так, словно бы не сомневалась, что и он сейчас…
Соболев не хотел об этом думать.
Смысла «переливать из пустого в порожнее» нет. Лучше направить свою ярость и гнев в контролируемое русло, и использовать этот актив энергии продуманно, находя способ расплатиться с теми сволочами за все.
Вызвав свою домоправительницу, Соболев без лишних сантиментов напомнил ей о том, за что именно Валентина Васильевна получает деньги. И что в ее обязанности никак не входит. Убедился, что его правильно поняли. И прекрасно увидел недовольство, хоть та и пыталась сделать невозмутимый вид. Но куда ей обманывать человека, привыкшего разгадывать интриги совсем иного уровня. В чем состояла суть ее претензий — он не выяснял.
Это было совсем некстати. Совсем. Именно сейчас.
Уволить бы ее, со всеми рекомендациями, к чертовой матери. Но Карине нужна помощь. Как бы она не хорохорилась, как бы не держалась. Теперь он видел боль в ее глаза, как бы Карина ту не прятала.
А Соболев не сможет все время сидеть дома. Оставить же ее одну, только на охранников-мужчин — было совсем не умно, судя по рекомендациям Стаса. Со всех сторон засада. И не возьмешь же кого-то с улицы, просто так. Человек на замену должен быть проверенный. И уж проверенный получше, чем эта Валентина Васильевна.
Решив, что поручит Шлепко найти замену завтра же с утра, и после сам внимательно и вдумчиво в этот раз побеседует с претендентами, он отпустил домоправительницу, которая, похоже, и не догадывалась, насколько близка к увольнению.
Поле этого он вновь поднялся на второй этаж, собираясь помочь перебраться Карине. А она все еще спала. Даже с места не сдвинулась. Так и лежала, сжавшись клубочком на самом краешке его кровати.
Соболев поймал себя на мысли, что замер и затаил дыхание, прислушиваясь, а дышит ли она? Уж больно неподвижно лежала Карина.
Она дышала.
И почему-то, он снова решил ее не будить. Постояв некоторое время в темной комнате, единственным освещением в которой была косая полоска света, падающая через неприкрытые им двери из коридора, Костя зачем-то пытался рассмотреть ее лицо. И не видно же ничего. А он, все равно, зачем-то вглядывался, присматривался, запоминал, как она спит.
Наверное, именно в этот момент он в полной мере осознал масштаб произошедшего.
Ничего не будет так, как было. Не для него, точно. И глупо было задирать вверх нос с дурным криком, «что он никогда…, ни в одну…», «да никакая баба…». Все это было глупо и лживо.
Как она кричала утром: «Ты — Соболев! Что ты делаешь тут, с избитой шлюхой?». Кто бы угодно, зная его, наверное, удивился бы — и правда, что?
Но вот же он, именно здесь, стоит, и даже не пытается никуда уйти. И все, чего Косте хочется сейчас, быть уверенным, что если он наклонится и просто погладит ее по щеке — Карина не отползет с ужасом, не посмотрит глазами, полными страха, а улыбнется. Улыбнется по-настоящему, искренне.
Только и всего. Плевое желание, вроде бы.
А и за все его деньги, на которые можно купить немаленький островок где-нибудь в теплых широтах и потом еще долго, безбедно жить, он не сможет то сейчас осуществить.
Человек, не умеющий быстро принимать решения, не признающий правды, может и не очень ожидаемой или приятной — ничего не сможет достичь в бизнесе. Тут все на секунды решается. Как на линии огня. А Соболев был очень успешным бизнесменом. Как раз потому, что не юлил и не увертывался с самим собой, в первую очередь. Если он знал, что для достижения цели надо нарушить или обойти закон — то не пытался распускать нюни и натягивать на совесть покрывало ложной морали. Ничего не придумывал. Он делал то, что надо было делать, чтоб получить свой куш.
Потому, он честно признал себе, что влип, еще днем, в Киеве. Сейчас, имея время спокойно постоять и подумать — Соболев в полной мере представил себе, насколько именно он «влип». Ну и что? Не пугаться же.
Ему и так предстоит слишком непростая задача, чтобы еще тратить время на какое-то там мужское самомнение и самолюбие. Некогда. Нельзя распыляться и тратить энергию на мальчишеские глупости.
Ее надо вытащить. И не только из лап этих зверей, с чем он, уже, в принципе, почти справился. А из того чистилища, которое у Карины теперь внутри.
А эта задача, похлеще любой войны будет.
Когда-то Константин очень рвался воевать. В Афганистан хотел, доводя мать до сердечного приступа такими разговорами. Да кто ж его и в армию-то пустил бы? Единственного и ненаглядного внука секретаря обкома партии. Ну и что, что назревала перестройка и смена политической ситуации? Его дед с отцом весьма умело прогнозировали будущие изменения в стране и на полную катушку использовали все доступные методы, чтобы и при любом смене режима — семья не осталась внакладе. Самые лучшие школы, институты, светлое будущее — все для Константина.
А Косте все не до того было. Ему, воспитанному не в меру патриотичной бабушкой, воевать за Отчизну хотелось. Вот, настолько дурной был по молодости, романтичный до поросячьего визгу. И ведь добился же. Не через ворота, так по тыну полез — сбежал из дому и в соседней области в военкомат «сдался». Дед тогда такой разгон ему устроил, и собрался все решить по-своему. Но Костя характером и сам в деда пошел. В общем, тогда он отстоял свое право «воевать». Правда, родня не удержалась, все-таки поспособствовала переводу в особый род войск. О том, что из всего этого вышло, Соболев предпочитал никогда не вспоминать. Попал он в свой Афганистан. Под самый конец, и все-таки, хватило по горло. Так, что на всю жизнь романтику вырвало на корню. Как и дурные порывы. Вернувшись, он больше не спорил с семьей о том, на что стоит тратить время. Хотя, наверное, именно тот опыт во многом сделал его тем, кем он сейчас был, без всяких сантиментов и ханжеской совестливости, которые только мешали бы в мире бизнеса. Тот, в конце концов, зачастую оказывался не менее жестоким, чем любая война.
А теперь… А что теперь? И говорить нечего. И так, все ясно. Ему, по крайней мере.
