Дженнифер ван дер Куаст - В свободном полете
— Вот. — Марианна указывает на стопку бумаг на краю стола. — Не сделаете ли мне две копии этого?
— Конечно. — Подхватываю бумаги, сую их под мышку.
За последние десять минут офис наполнился жизнью. Мерный шум разросся до пика. Это напоминает звук двигателя автомобиля, когда вы заводите его зимой — жмете на акселератор и ждете, пока он разогреется. Это урчание постепенно переходит в рев. Каблучки все быстрее цокают по плиткам пола. Телефонные трели все более настойчивы.
В этих кремовых стенах и белых столах нет ничего зловещего или угрожающего. Скорее есть даже нечто теплое и гостеприимное, а в этом бодрящем лимонном запахе — нечто волнующее. Иду по длинному проходу, и это пробуждает захватывающие, хотя и противоречивые воспоминания. Вспоминаю ужас своего первого дня в подготовительном классе, любопытство в начальной школе, волнение при первой встрече со свободой в колледже. И если бы я была так же молода, как тогда (так же молода, как я сообщила в своем резюме), возможно, испытывала бы чуть больше волнения и восторга. Я бы ухватила поводья, сунула ноги в стремена, взмахнула над головой шляпой и воскликнула: «Йо-хо-о!» Но этот конь уже сбрасывал меня прежде. И у меня есть царапины. Так что на этот раз я буду действовать осмотрительно.
Заворачиваю за угол. Безупречно одетые и безукоризненно причесанные ассистенты толпятся неподалеку от буфетной — все в очереди к копировальной машине.
— О нет! — вырывается у меня.
Молоденькая темноволосая девушка передо мной оборачивается и поправляет пальчиком очки.
— Машина сломалась, — сообщает она. — Сэм Ларсон только что звонил в технический отдел. Они обещали быть здесь через тридцать минут.
— А что случилось?
Она пожимает плечами, и очки снова падают на нос.
— Думаю, бумагу зажевало.
Тяжело вздохнув, пробираюсь сквозь толпу.
— Извините, — бормочу я перепутанным ассистентам.
— Она сломалась! — восклицает мужской голос.
Не обращая на него внимания, кладу свои бумаги на крышку аппарата и закатываю рукава. Рукава, между прочим, пиджака от Ральфа Лорена, который я одолжила у Аманды. Веская причина, чтобы быть особенно аккуратной с чернилами для картриджа.
Снимаю несколько крышек, открываю несколько заслонок и наконец вижу лист бумаги, намотавшийся на цилиндр с надписью «Осторожно: горячо!» Тихонько пальцем подцепляю виновника поломки.
Ставлю все на место, закрываю. Машина издает утробный вздох и зажигает ряд желтых огоньков.
— Я только проверю, — бросаю через плечо ассистентам, взирающим на все широко раскрытыми глазами. Ни один не посмел возразить мне. Закладываю свои бумаги и нажимаю: «Копировать». Машина одобрительно выплевывает образцово выполненные копии.
— Работает! — вопит кто-то.
Хор восторженных воплей! Я не удивилась бы, если бы меня подхватили на руки и торжественно вынесли в коридор. Я достигла успеха, я победительница, приветствуемая дюжиной новых друзей.
Тогда почему в душе у меня по-прежнему неуютно?
Забираю свои бумаги и прохожу сквозь море протянутых рук. Некоторые пожимаю, тут же забывая имена и, кажется, даже не называя свое. В течение многих месяцев я привыкла быть никем. Я научилась жить в состоянии проигрыша, провала, сознавая свою никчемность. Нелегко вот так запросто войти в офис, надеть эту одежду и притворяться, что ты одна из Работающих Счастливчиков. Может, я скептически настроена, несколько подозрительна, но все равно чувствую себя неловко.
Все утро прячусь за экраном компьютера, укрывшись в пещерке своего рабочего места. Обращаю внимание только на то, что возникает передо мной на экране и прислушиваюсь лишь к тому, что звучит в трубке телефона. В таком предельно сосредоточенном состоянии чувствую себя значительно лучше.
Быстрый прогресс в овладении искусством телефонных переговоров не опьяняет меня. Больше часа (максимум два) уходит на создание базы данных; она станет основой для регистрации входящих и исходящих звонков. Большинство звонивших известны мне по справочникам Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Слыша незнакомое имя, прошу произнести его по буквам, а потом записываю номер телефона собеседника.
Отключаю линию один, включаю линию два.
— Здравствуйте, это офис Марианны Лангольд, кто ее спрашивает?
— Это Питер Оуэнс. — В точку! Глава литературного отдела в Лос-Анджелесе.
— Добрый день, мистер Оуэнс. Минуточку, пожалуйста. — Разговаривая с ним, открываю окошко срочных сообщений и пишу Марианне: «Питер Оуэнс, линия два». Жду.
Ответное сообщение: «Спсб». Мигает линия два. Новый звонок по первой линии.
— Офис Марианны Лангольд, кто ее спрашивает?
— Привет. Это Джил. Вы не знаете, у Марианны есть копии новой рукописи Энсли?
Случайно знаю, что есть. Я сама делала эти копии сегодня утром. Но следует ли Джилу Мидоусу из отдела кинопроизводства наверху знать об этом, мне неизвестно.
— Если подождете минутку, я выясню, — любезно отвечаю я. Пишу Марианне: «Джил Мидоус хочет копию Энсли».
Ответное послание: «Зайдите». Появляюсь в кабинете Марианны в тот момент, когда она переключается на первую линию.
— Джил? — Она улыбается мне, говоря в телефонную трубку. — рукопись передо мной на столе. Посылаю к тебе своего ассистента, да, сейчас. — И кладет трубку.
— Это для Джила Мидоуса на восьмом этаже. — Она протягивает мне рукопись. — Комната 815. Очень милый парень. Если он не очень занят, представьтесь, расскажите ему, кто вы. Мы частенько работаем вместе.
— Хорошо.
Дверь комнаты 815 закрыта. Подхожу к секретарше у двери кабинета.
— Простите, я Сара из офиса Марианны Лангольд. У меня рукопись Энсли для мистера Мидоуса.
Она сурово смотрит на меня и показывает пальчиком, что у нее важный звонок. Машет рукой в сторону закрытой двери и имитирует стук в дверь. Нерешительно стучусь.
— Войдите!
Толкаю дверь и вижу мужчину за огромным столом красного дерева. Он вопросительно приподнимает тонкие брови:
— Чем могу быть полезен?
— У меня рукопись Энсли. Вы спрашивали о ней.
— Ах да. — Манит меня пальцем.
Поспешно подхожу к столу.
— Вы, должно быть, новый ассистент Марианны?
— Да, здравствуйте, я…
— Сара Пелтье! — раздается женский голос из другого конца кабинета.
Поворачиваюсь как на шарнирах. А потом хочу провалиться сквозь землю.
Маленький белокурый узел уложен сбоку. Зубы оскалены, но вместо окровавленных клыков вижу милую улыбку. Это еще страшнее.
— Сара, куколка, понятия не имела, что ты здесь работаешь!
Время останавливается. Звуки исчезают. Пытаюсь сообразить, куда, черт возьми, подевался мой голос.
