Адель Паркс - Жена моего мужа
— Это не соседские дети! — кричит Питер из холла. — Это близнецы.
— Близнецы?
Но я же их не приглашала. На прошлой неделе видела их так много, что этого хватит мне на всю оставшуюся жизнь.
Питер приводит мальчиков на кухню. Хенри одет чародеем, Себастьян — чертенком, это подходящий для него наряд. Я сразу же замечаю, что костюмы самодельные и сделаны не няней, у них нет няни. Позади них появляется Роуз. Боже, неужели он пригласил и ее тоже?
Мы всегда испытываем некоторую неловкость, когда оказываемся в ограниченном пространстве, особенно если здесь же находится кто-то из знакомых. Льюк и Конни чрезвычайно любезны с Роуз, так что она не ощущает себя преданной оттого, что они по-прежнему дружат со мной, и это раздражает меня. Они обнимают ее, говорят, что она чудесно выглядит. Мне противно все это слышать, хотя, к сожалению, должна признаться, что она выглядит вполне сносно. Налицо новая прическа и новая одежда. Кажется, она похудела. Неужели подкрасилась?
— Не могу остаться, — говорит Роуз, хотя я не слышала, чтобы кто-нибудь ее об этом попросил. — Очень мило с вашей стороны, что пригласили мальчиков в середине недели.
Это она намекает. Она считает, что Питер слишком редко видится с детьми, учитывая, что мы живем так близко друг от друга, и это несмотря на то, что мы недавно брали их с собой на целую неделю. Что бы мы ни делали, мы никогда не слышим с ее стороны благодарности — только критика за случайные промахи.
— Им здесь всегда рады. В конце концов, это и их дом, — широко улыбаясь, говорю я, чтобы досадить ей.
— Нет, не их. — Она впервые смотрит мне прямо в глаза. Обычно она избегает этого. Не знаю почему. У меня нет власти, чтобы превратить ее в камень. Поверьте мне, если бы была, она уже давно почувствовала бы это на себе.
Льюк берет плетеную корзину с кексиками и угощает Роуз.
— Нет, спасибо, не люблю покупные кексы, — говорит она.
Как эта чертовка узнала, что они покупные?
— К тому же я спешу.
— Несомненно, тебе есть куда отправиться сегодня, — бросаю я и вполголоса добавляю: — В конце концов, сегодня Хеллоуин.
Она слышит меня, и это неплохо. Но, судя по взгляду Питера, боюсь, он тоже услышал, а это плохо. Я проявляла бы больше великодушия в своей победе, если бы была в ней уверена.
— По правде говоря, у меня свидание, — говорит Роуз и, словно ведьма (а она таковой и является), поворачивается на каблуках и исчезает, унося с собой все веселье вечеринки.
Дети, набив животы кексами с газированными напитками, становятся гиперактивными. Я не предпринимаю усилий, чтобы заставить Ориол умыться. У меня нет сил на борьбу с ней, а Конни не станет сплетничать о моем провале. Дети орут и бесятся как сумасшедшие, чего и следовало ожидать, а взрослые пребывают в подавленном настроении. Мы поглощаем суп и пирог, все это очень вкусное, и Ева заслуженно получает свою долю комплиментов, но атмосфера в целом испорчена, и, хотя мы выпили немало пунша, никто из нас не развеселился. Просто удивительно, как Роуз может испортить вечер, даже если не присутствует на нем.
Уже одиннадцатый час, и нам только что удалось уложить Ориол и мальчишек в постель. Они набросились на сладости, и у меня нет сил возражать, так что, когда я обнаруживаю, что Хенри утащил тюбик со «Смартиз» и положил под подушку, единственное, что я говорю, — это: «Не забудь почистить зубы». Закрыв за ними дверь, я глубоко вздыхаю и отправляюсь на поиски Питера.
Он сидит в своем кабинете с большим бокалом виски в руке, глаза его прикрыты. Я смотрю на него из дверей, и сердце сжимается от любви. Я по-прежнему обожаю его. Даже несмотря на то, что мы часто сердимся друг на друга, даже если я знаю, что он будет меня отчитывать, словно девчонку, я все равно обожаю его. Всегда обожала и всегда буду обожать. Так почему же все так сложно?
— Я знаю, что ты здесь, — говорит он, не открывая глаз.
— Не могу отрицать.
— Хорошо провела вечер? — спрашивает он ровным голосом.
— По правде говоря, нет.
— Я так и думал.
— А ты?
— Нет.
— Однако дети, похоже, получили большое удовольствие, а для них все и затевалось, — замечаю я с наигранной веселостью.
— Да, дети получили удовольствие. Хотя мальчики уже немаленькие и вскоре почувствуют твое враждебное отношение к их матери, если ты не научишься каким-то образом сдерживаться. Да и Ориол тоже. Сегодня ты едва ли предстала образцом великодушия, не правда ли?
Я храню молчание. Ненавижу, когда он ведет себя как учитель, или мой отец, или Господь Бог. Особенно если у него есть на то основания.
— Почему ты не можешь быть добрее по отношению к ней? — спрашивает он.
Долго ли еще он будет давать мне нагоняй?
— Здесь нет ничего личного, просто такова особенность моего чувства юмора, — лгу я. — Ты же знаешь, что я немного склонна к злословию.
— Да, склонна, — соглашается он.
Как мне признаться ему в том, что не могу быть добрее по отношению к Роуз, потому что мне кажется, будто она всегда судит меня и находит во мне недостатки. Она подрывает мою уверенность в себе, чего еще никому не удавалось сделать. Все в ней звучит приговором мне. Ее удобные туфли без каблуков обличают мои туфельки с ремешком и пряжкой от Маноло Бланика [28]. Ее неухоженные волосы бросают упрек тщательно причесанным моим. Она могла бы еще повесить на шею табличку с объявлением, что тратить ежемесячно по двести пятьдесят фунтов на косметические средства для маскировки дефектов кожи — смертный грех. Ее домашняя еда, приготовленная из натуральных продуктов, объявляет полуфабрикаты для быстрого приготовления, к которым я порой вынуждена прибегать, настоящим ядом. К тому же все добры по отношению к Роуз, так что нет необходимости, чтобы и я проявляла доброту.
— Бедняжка Люси, — говорит Питер, и в его голосе звучит искренняя забота и печаль. Он понимает, почему я не могу проявить доброту по отношению к Роуз. Мне приходится время от времени бросать едкие комментарии по поводу ее веса и присущей ей занудности, чтобы он не забыл о них. Питер когда-то любил ее и, возможно, снова сможет полюбить. Не сомневаюсь, если бы ситуация переменилась на противоположную, Роуз была бы добра ко мне. Конечно, была бы, и это раздражает меня еще больше. Я не такая положительная, как она.
Я бросаюсь к Питеру и сажусь к нему на колени. Он открывает глаза и с удивлением смотрит на меня. Сила чувств захватывает меня, когда, взяв прядь моих волос, он закладывает их за ухо и задает вопрос:
— Чего ты боишься, Люси?
— Я? Ничего. Я никогда не боюсь, — по привычке отвечаю я.
— Нет, серьезно. Чего ты боишься? — настойчиво допытывается он.
