Людмила Сурская - Курсантки
— Что, никого нет? — на любопытной нотке дрогнул её голос.
— А кого тебе надо… — Хмыкнул Богуш.
— Ну семья, кошка, собака например.
— Собака одиночества не выдержит. Кошка на стены начнёт бросаться. А семья… Какая семья при такой собачьей жизни. Кто на меня позарится…
— Ну, я не знаю… Жить-то нормально как-то надо.
— То есть?
— Телевизор смотреть, на диване лежать, блины на завтрак кушать. Это же нормально.
Ей хотелось разговорить его. Что она и делала. Только в его планы это по — видимому не входило.
— Не болтай, твоя комната прямо. Моя направо. Кухня по коридорчику за углом. Удобства налево. Кофе с печеньем должно быть. Про ужин не мечтай. Собственно мы уже, как бы и ужинали.
Квартира по её меркам была неплохой, но не уютной. Такая себе холостяцкая берлога, набитая техникой и аппаратурой.
Он провёл Марину в комнату с креслами, посудной стенкой и диваном.
— Вот располагайся. Одеяло и подушка за крайними дверцами, постельные принадлежности сейчас принесу. Диван раздвигать или так уместишься?
— Так. Спасибо.
Богуш принёс набор голубого цвета в цветочек. Марина попросила разрешение принять душ и футболку.
— Футболку-то зачем?
— Вместо ночнушки. Вы ж не сказали куда мы катим…
— Я понял, поищу новую.
— Можно любую, — спешно добавила она.
Пока он искал, она послонялась по квартире: кругом пыль, окна в разводах, немытая посуда. Здесь нужен генеральный шмон.
— Как вы тут живёте…
— Я появляюсь, чтоб поспать. Матушка иногда приходит, убирает. Мне некогда. Кофе будешь?
— Нет, я в душ пойду и спать. Не день, а нервотрёпка.
— Кто тебе лекарь. Глазками надо меньше стрелять.
— Что?
— Ничего, топай в душ. Голова у меня от тебя болит.
Маринка сильнее чем бы хотелось хлопнула дверью. Он пробурчал:
— Остынь, дом развалишь.
Но когда вышла, окликнул:
— Иди, я тебе с мятой пакетик нашёл, попей, говорят успокаивает.
Отказываться неудобно. Выказать обиду и проявить неблагодарность в высшей степени не прилично. Пришлось завернуть. Огляделась: приличная кухня даже с посудомоечной машиной. Только вот кто мешает ему туда закладывать посуду. Дорогой холодильник, но как выяснилось пустой. Маленький телевизор на стене. Этого добра в каждой комнате по штуке. Интересно зачем, если он не вылезает из института. На столе среди чашек пачка печенья. Взяла одно. Ничего есть можно. Пила стараясь не смотреть на его накаченное тело обтянутое майкой тельняшкой. Сильные руки ловко управляющиеся с чашками, мощные ноги затянутые камуфляжем: всё равно мелькали перед глазами. Он был сейчас полураздетый и босой, не официальный, а полудомашний. Пили молчком. Поблагодарив, попробовала пройти к раковине и помыть чашку за собой. Богуш вырос тут же за спиной.
— Ты у меня в гостях. Кидай в раковину, я сам. Иди, отдыхай.
Она так и сделала, но уснуть не могла. Хватая каждый шорох, вслушивалась в ночь. Слышала, как он прошёл в спальню. Заскрипела кровать, значит лёг. Мысли взрывали мозги. «Неужели, я ему нисколько не нравлюсь? Неужели ж, он не видит, что я с ума схожу по нему?» Ей вдруг захотелось все рассказать о себе ему, почувствовать на себе его сильные руки и притулиться к надёжной груди. Почему-то была уверена, что он поймёт. Помучившись и решив, что не уснёт, села. Но и сидеть не смогла, встала. Постояла у окна. За стеклом тоска. Тускло горели уличные фонари и кое — где светились поздним светом окна. «Одним словом, я пропала. Не я ж первая». Приняв решение, пошла в спальню к Богушу. Тот спал, обняв подушку, посреди широкой кровати. Из-под одеяла, торчала его голая нога. Она присела на краешек и потрепала за плечо.
— Алёша, Алёша! Проснись!
Тот сел, в подушки, плохо соображая и тяжело приходя в себя.
— Что, что такое?
— Алёша, я хочу быть по-настоящему с тобой.
Тот, поглаживая мощную грудь пятернёй, бестолково таращился.
— Чёрт! Абракадабра какая-то, не понял ничего.
— Я твоей хочу быть. — Повторила она дрожащим голосом.
О! До него дошло чего от него хотят.
— Что, что… Девчонка, дура. Какой я тебе Алёша. Товарищ майор, Понятно. А ну марш на диван. Поняла?
От неожиданной агрессивности его тона Маринка смущается, но миг сомнений и она решает не отступать. Упираясь, она делает попытку забраться под одеяло и лечь рядом.
Обрадовавшись было её робости, но тут же испытав разочарование, он пытается принять меры.
— Так, что за дела, — вскочил он, больно схватив её за руку, поволок в комнату с диваном. Толкнув на который, пробурчал:
— Чего ты добиваешься, а? От тебя одни неприятности. Поменьше бы хвостом крутила, всем вокруг легче бы жилось. Понятно чего они из-за тебя рога себе ломают. Голову смотри свернёшь всем за раз мозги пудрить.
Его так разбирали эмоции, что он с большим бы удовольствием отшлёпал девчонку.
«Сложен как бог. А ума курам нечего поклевать. Ничего себе устроил бурю в стакане воды», — с тоской думала она посматривая на взбешённого майора. По её щекам текли слёзы. Дело не в том, что он отверг её и сюда притащил, а в том, что он говорил. А он словно для того, чтоб обозлить бил и бил её словами по лицу. Наконец он выдохся, выключил свет и ушёл к себе. Какое-то время она посидела ледяной глыбой. Больно, обидно, но не делать же себе харакири. Время остудит, рассудит. Надо же так до безумия влюбиться в бесчувственного чурбана. Она готова идти до последнего, умолять, просить и не посчитает это унижением: ведь любовь выше всего. Но ему это не надо. Зачем же усложнять дорогому человеку жизнь. Только она не может уже без него во сне, в розовых мечтах плавающих в голове вместо лекций и реально тоже не может. Что же ей убогой делать? Как жить дальше? Ведь ей казалось, что он по — особому смотрит на неё. Святая простота! Понимает опять же с полувзгляда. Ошибка. Её выдумка. Ненормальная, бросилась в омут с головой. А он по должности уделял ей внимание. Для него она курсант. Не включая свет, принялась одеваться в свою одежду. Тихонько пройдя по прихожей, аккуратно открыла замок и, защёлкнув за собой дверь, сбежала по ступеням вниз. Пусть спит. Распахнув в холодную ночь дверь, заторопилась прочь.
Морозный ветерок с маленьким снежком обдул разгорячённое лицо. Жар потихоньку отходил. В голове запрыгали трезвые мысли. Куда рванула в ночь. Что теперь делать. Но остаться и смотреть утром ему в глаза… выше её сил. Словив новый удар ветра поёжилась, вздохнула, почти всхлипывая, но возвращаться не стала. Ну, уж раз сорвалась, то не паниковать. Она выскочила на дорогу и направилась к женщине регулировщице, что маячила на площади. Та козырнула:
