Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес
Но, добравшись до больницы на окраине Спрингфилда, он убедился, что матери гораздо хуже, чем он предполагал. Она всегда была крепкой женщиной, но сейчас, на больничной койке, выглядела бледной беспомощной старухой, хотя успела, готовясь встречать сына на Рождество, подкрасить седые волосы.
– Вот и ты, Билли!.. – тихо вздохнула она.
– Конечно, мама, куда же я денусь!
– Ей ввели морфий, – предупредила его медсестра. – Несколько дней ей будет трудно ориентироваться.
Мать заплакала:
– Не хочу быть обузой тебе и твоей сестре! Может, лучше меня усыпить?
– Не мели вздор, мама! – прикрикнул на нее Билли. – Ты поправишься.
Когда закончилось время посещения больных, лечащий врач отозвал Билли в сторонку. Операция прошла хорошо, но сказать, когда больная сможет ходить и сможет ли вообще, пока нельзя. До поры до времени ее удел – инвалидное кресло. Билли кивнул и взял чемодан Gaultier. Дорогой французский чемоданчик смотрелся совершенно неуместно в скромной провинциальной больнице. Потом он целых полчаса прождал на холоде такси. Дорога до дома матери заняла двадцать минут. Это обошлось в сто тридцать долларов – Билли чуть не застонал от неожиданной дороговизны. Теперь, когда с матерью случилось несчастье, ему придется начать экономить. В снегу у двери остался отпечаток тела – здесь упала его мать.
Задняя дверь оказалась незапертой. В кухне Билли наткнулся на два пакета с покупками – скорее всего их занес в дом сердобольный санитар. Билли всегда считал себя циником, но с недавних пор стал замечать, что любые проявления человеческой доброты вызывают у него приступы сентиментальности. С тяжелым сердцем он доставал из пакетов еду. В одном из пакетов он обнаружил упаковку нежирных сливок. Так вот чем был вызван злополучный внеочередной поход матери в магазин! Билли всегда любил кофе со сливками.
Следующим утром, в девять часов, он был в больнице. Вскоре явилась его сестра с младшей дочерью, Доминикой, – тощей светловолосой девочкой с клювообразным носом, копией своего папаши – местного плотника, выращивавшего летом марихуану и в конце концов угодившего за решетку.
Билли попытался заговорить с племянницей, но ничего не вышло: либо ей неинтересно, либо просто она бестолковая. Она призналась, что терпеть не может читать, даже «Гарри Поттер» ей до лампочки. Чем же она в таком случае занимается? – осведомился Билли. Болтает с друзьями в Интернете – был ответ. Билли повернулся к сестре и вопросительно приподнял брови, но Лаура только пожала плечами:
– Ее не оторвать от компьютера. У всех теперь возникает одна и та же проблема с детьми, да и, честно говоря, всем нам некогда с ними заниматься. Особенно мне.
Билли был к этой девочке неравнодушен – все-таки близкое родство, но она его сильно огорчила. Он уже решил, что ее судьба – прозябать среди «белых отбросов». Какая все же ирония в том, что его родители выбивались из сил, чтобы добраться до верхушки среднего класса, выучить детей, сделать их культурными людьми (отец слушал у себя в зубном кабинете Бетховена), – а в результате их внучка отворачивается от книг! Вот-вот наступят новые «темные века», обреченно подумал Билли.
Он провел с матерью целый день. Гипс ей наложили от колена до поясницы. Он не выпускал ее руку.
– Билли, – твердила она, – что со мной будет?
– Все будет хорошо, мама, вот увидишь.
– Вдруг я не смогу водить машину?
– Что-нибудь придумаем.
– Вдруг я попаду в дом престарелых? Я туда не хочу, там я умру.
– Я этого не допущу, мама.
От страха у него свело живот. Если дойдет до дома престарелых, как он сможет это предотвратить? Он чувствовал полное бессилие.
Сестра пригласила его к себе поужинать – ничего особенного, макароны с сыром. Лаура жила недалеко от матери, в большом одноэтажном доме, купленном для нее отцом после ее первого развода. Семья никак не могла взять в толк, почему Лауре, дипломированному юристу, не удается сводить концы с концами. Билли полагал, что она, составляя записки по судебным делам, зарабатывает меньше, чем могла бы, с ее-то дипломом. К тому же она была неисправимой транжирой. Все полы в ее доме были застелены коврами, кухня была устроена в кокетливой нише, бросались в глаза полки с фарфоровыми фигурками, коллекции плюшевых медвежат, телевизоров Билли насчитал четыре штуки, у дивана в гостиной выдвигались подставки для ног и имелся держатель для чашек. Сама мысль о том, чтобы провести вечер в такой обстановке, привела Билли в ужас, поэтому он поспешил пригласить Лауру и племянницу в дом матери.
Он пожарил цыпленка с травами, потушил картофель с розмарином и сделал салат с зеленой фасолью. Готовить он научился у поваров своих состоятельных друзей, потому что никогда не гнушался общения с тружениками кухни. Доминика, племянница, пришла в восторг – не иначе никогда в жизни не видела, как люди колдуют над едой. Наблюдая за девочкой, Билли успокоился: кажется, на ней рано ставить крест. Широко расставленные глаза, милая улыбка, вот только портящие ее острые, хищные резцы...
– Чем Доминика займется, когда вырастет? – спросил он сестру на кухне, прибираясь после ужина.
– Понятия не имею. Ей еще только двенадцать лет, – пожала плечами Лаура.
– У нее есть какие-нибудь интересы, особые таланты?
– Кроме привычки меня бесить? Заявила, что хочет стать ветеринаром. Я в двенадцать лет мечтала о том же. Все девочки так говорят.
– Ты не жалеешь, что не стала ветеринаром?
– Я жалею, что я не жена Дональда Трампа и не живу в Палм-Бич. – Лаура хлопнула себя по лбу. – Так и знала! Склероз! Надо было выйти замуж за богатого.
– Почему бы тебе не отправить Доминику в заведение мисс Портер в Коннектикуте?
– Тут ты прав, – молвила Лаура. – Тогда хоть она выскочила бы за богача. Конечно! Если бы не одна загвоздка: чтобы заиметь денег, нужны деньги, помнишь это правило? Разве что какая-нибудь из твоих зажиточных подруг захочет назначить ей стипендию.
– У меня есть связи, – сказал Билли. – Я бы мог постараться.
Сестра посмотрела на него в упор:
– Связи? Можно подумать, что ты инопланетянин, Билли! Мать угодила в больницу, а ты думаешь только о том, как поместить мою дочь в частную школу, где ее будут учить правильно пить чай!
– Тебе стало бы проще жить, если бы ты научилась цивилизованно разговаривать с людьми.
– Хочешь сказать, что я невоспитанная? – Лаура швырнула на стол кухонное полотенце. – Надоело! Вечно ты, как приедешь, донимаешь меня своей нью-йоркской надменностью. Ведешь себя так, будто все остальные ниже тебя. А сам-то ты кто такой? Чего ты добился в жизни? У тебя даже работы нет. Если только не называть работой сопровождение старушек. – Она стояла посреди кухни с таким видом, словно готовясь к схватке. – И мечтать не смей о возвращении в Нью-Йорк! – прошипела она. – Не вздумай предоставить мне одной все это расхлебывать. Я уже пятнадцать лет ухаживаю за матерью. С меня хватит, теперь твоя очередь.
Они с ненавистью уставились друг на друга.
– Извини, Лаура, – проговорил Билли, протискиваясь мимо нее. – Я иду спать. – И он поднялся в свою комнату.
В его старой комнате все оставалось как когда-то, в отличие от комнаты Лауры, которую их мать превратила в спальню для гостей. Он рухнул на кровать – ложе четвертьвековой давности с четырьмя столбиками, с бельем Ralph Lauren, – тогда сам Ральф только начал заниматься домашней обстановкой. Эта кровать была винтажной, все ее убранство тоже. Собственно, и сам он, Билли, был таким же. Удрученный этой мыслью, он принял таблетку ксанакса и взял наугад книгу с полки под окном. Это оказалась «Смерть в Венеции» Томаса Манна.
Только этого не хватало! Он отложил книгу, жалея, что не купил в супермаркете скандальных журнальчиков для развлечения. Погасив свет, он стал ждать, что темнота его усыпит, но ожидание затянулось. Нагрянувшие беды представлялись все реальнее, все грознее, они превратились в валуны, которые громоздились и громоздились на нем, пока не продавили грудную клетку до самого хребта. Он уже задыхался и боялся умереть.
