Инна Туголукова - Маша и Медведев
Глаза ее заблестели слезами, и Митя мысленным взором увидел девочку, потрясенно застывшую над обувной коробкой, и девочка эта почему-то была похожа на Катю.
— …а там лежат тряпичные уродцы ядовито-апельсинового цвета, и каблучки у них черные, пластмассовые, как рюмки. А сверху чек — четыре рубля двадцать копеек. Ты можешь себе представить туфли за четыре рубля? И ведь где-то она их нашла и чек приложила нарочно, чтобы уколоть побольнее. Никогда в жизни я больше так не плакала — ни до, ни после. Наверное, потому что поверила в чудо, а оно обернулось обманом. Да еще с издевкой.
— И ты?..
— Пошла в этих туфлях на вечер. Все лучше, чем в сандалиях.
Нинель промокнула глаза кончиком простыни, помолчала, горестно покачивая головой.
— И совсем она мной не занималась. Странно, что я вообще закончила школу. И как только в моей жизни появился первый самостоятельный мужчина, я ушла к нему, не раздумывая, хотя это был совершенно безразличный мне человек. Вот так и сложилась моя судьба — ни профессии, ни образования.
— Но ведь кто-то был с тобой рядом? Подруги, родственники…
— Родственники тогда жили далеко, а девчонки со мной не дружили. Наверное, я сама виновата — вечно голодная, никому не нужная, стеснялась ужасно вида своего затрапезного. Я всегда была очень одинока, пока не встретила тебя, Митька…
— Ты никогда не говорила…
— А ты никогда не спрашивал. Но я не в обиду, — испугалась она. — Просто когда тебе хорошо, о плохом не вспоминаешь. А мне было хорошо с тобой…
— А мачеха твоя жива?
— Умерла несколько лет назад. Болела долго, но так и не пустила меня в свое сердце. Наверное, это правда — мы ненавидим тех, кому сделали много зла.
«Я тоже причинил тебе зло, но я не ненавижу тебя», — подумал Митя.
Нинель поднесла абрикос к губам, но есть не стала.
— Я заложница своего прошлого, гадкий утенок, который всем только мешает, — горько сказала она. — Когда ты появился в моей жизни, я решила, что теперь все изменится и я тоже буду счастливой. Но я и тебе не нужна, Митька. Никому, никому не нужна…
Абрикос выскользнул из ее пальцев и скатился в траву. Она закрыла лицо руками и неутешно заплакала.
Митя порывисто обнял ее, прижал к груди остриженную голову.
— Нет, Елка, ты нужна, нужна! Не плачь! Все будет хорошо. Вот увидишь…
37
Не стоило ей останавливаться у Мити. Нельзя было этого делать. И ведь знала, знала, чем кончится, а поехала. Какой стыд! Какая дура!
Он просто вернул ей долги. Все предельно ясно: обиделся, разозлился и решил порвать всякие отношения. А когда она сунулась, щелкнул по носу, оставил за собой последнее слово. Не позвонил, не извинился. Не очень, конечно, по-мужски. Зато окончательно и бесповоротно.
Сначала они с Шурой решили, что самолет опоздал, но справочная аэропорта подтвердила, что тот сел точно по расписанию. Время шло, а Митя не появлялся, мобильный его молчал, и Шура оборвала телефон, пытаясь получить хоть какую-то информацию в его компании. Никто ничего не знал.
Надежда таяла с каждым звонком, и они уже не сомневались — произошло что-то страшное, когда, видимо, по просьбе коллег, им позвонил человек, с которым Митя был в командировке.
Телефонная трель взорвала тишину, они вздрогнули и бросились к аппарату, но Шура оказалась проворнее. Маруся побежала на кухню и сняла параллельную трубку.
— …какие-то проблемы у его знакомой, — услышала она. — Ему еще вчера позвонили, а утром в аэропорту уже ждала машина. Так что не волнуйтесь, с ним все в порядке.
— Что же он нас-то не предупредил? — обиженно спросила Шура.
— Утром, видимо, решил не беспокоить, а потом, наверное, стало не до того…
Маруся медленно опустила трубку. Ну, вот и все. Как говорится, «уймитесь волнения страсти». Хорошо хоть ума хватило не поменять билет. А знакомая — это, конечно же; Нинель. Что же с ней такое могло приключиться, чтобы он вызвал машину прямо к трапу и забыл обо всем на свете? Впрочем, какая теперь разница? Главное, Митя окончательно расставил акценты. Но ведь даже не позвонил! Не предупредил, не успокоил… Конечно, вряд ли кого-то так уж сильно заботят переживания прислуги, но и ее тревогами он тоже не стал морочиться…
Шура маялась на кухне, виня себя во всех бедах. Но ведь не могла она так ошибиться, так оплошать! Что-то тут не то…
— Что-то тут не то, Мария, — сказала она, входя в спальню. — Пойдем на кухню, поговорим. Время позднее, весь день, почитай, ничего не ели. Смотри, сколько я всего наготовила! Давай покушаем.
— Спасибо, Шура, — отказалась та. — Мне не хочется.
— Ну как же не хочется? Пойдем! Не пропадать же добру. Посидим, покумекаем. Что по углам-то прятаться?
— Ну ладно, — не смогла отказаться Маруся, — хотя, видит Бог…
Обрадованная Шура наметала на стол. Подтянулся Чарли, посмотрел виновато дымчатыми глазами, положил голову на Машины колени. И она, в который уже раз, подивилась тонкой собачьей проницательности.
— Давай выпьем по рюмочке? — предложила Шура.
— Вы же принципиальная противница алкоголя, — невесело пошутила Маруся.
— По рюмочке можно, — отмахнулась домработница, — и даже иногда нужно. Мы же не станем напиваться до беспамятства.
— До беспамятства бы сейчас как раз не помешало.
— Ты вот что, Маша, не горячись. Я не знаю, что она там придумала, эта змея. Как ей удалось Димитрия приманить. Но он ей цену знает и рано или поздно раскусит…
— А если поздно?
— Ну, Мария! Ведь ты его любишь! Потерпи.
— Потерпеть, пока Митя не наиграется с Нинелью? Он не может от нее оторваться…
— Да тебя он любит! Тебя!
— С чего вы взяли, Шура? Ведь человек, живой и не в беспамятстве, всегда найдет полминуты на звонок. Если ему это, конечно, нужно. А он даже мобильный отключил. Значит, позаботился, чтобы я в этом нисколько не сомневалась. В том, что не нужно…
— Ты, Мария, с выводами не торопись.
— А я и не тороплюсь. Я давно уже опоздала. Он меня который раз на место ставит, а я, как дура, лезу и лезу со своей любовью.
— Я ведь хотела как лучше…
— Я знаю, Шура. Не вините себя. Отрицательный результат — тоже результат. Сколько можно плевать в человека, чтобы он наконец утерся?
— Но ведь ты его любишь…
— Вы сами определили мой характер, Шура, помните? Я опять оказалась в углу. Но и на этот раз не погибну: у меня есть Юлька и Василий Игнатьевич. И не буду брать Митю штурмом. Я снова разбила себе лоб, но я выберусь из этого угла и стану жить дальше…
Шура еще что-то говорила и даже заламывала руки и жала их к груди, но Маруся ее уже не слушала.
