Луиза Розетт - Признания без пяти минут подружки (ЛП)
На Энджело темные очки, наушники и гарнитура с микрофоном. Он безостановочно дергается на месте, уставившись в светящийся ноутбук, который настолько исцарапан, помят и облеплен стикерами, что было бы лучше положить его в тихое место и оставить умирать. Никогда не видела его таким счастливым.
— Свитер! — выкрикивает он, и мое прозвище грохочет на весь зал, потому что он забыл выключить микрофон.
Народ с озадаченным видом переглядывается, а он показывает всем поднятые большие пальцы, словно так и было задумано. Он отключает микрофон, снимает свои наушники, вешая их на шею, и дает мне «пять».
— Столько всякой хрени буду сегодня ставить, — говорит он. — Хорошо выглядишь, Свитер!
Стефани дала мне поносить свое прошлогоднее красное платье-халат. Мама больше не выпускает ее в нем из дома — она так выросла, что платье стало слишком коротким. А на мне оно, конечно же, висит ниже колен.
Энджело снова надвигает наушники и начинает говорить, не понимая, что забыл включить микрофон. Он ухмыляется и начинает заново.
— «Юнион Хай», это все о любви, йоу. Живи и давай жить другим, так? И верь. Просто послушайте Кэти — она знает в этом толк.
Он включает «Firework». Мне становится смешно.
— Кэти Перри? Серьезно?
У меня нет проблем с поп-музыкой — более того, она занимает, наверно, больше половины места на моем телефоне — но меня шокирует, что Энджело ее ставит.
— А? — говорит он, приподнимая наушники с одной стороны, чтобы меня слышать.
— С каких пор тебе нравится Кэти Перри?
— Слушай, Свитер, хорошая музыка есть хорошая музыка. Жанр — ничто, одно название, — он ухмыляется, глядя на меня поверх темных очков. — К тому же, если хочешь быть диджеем, ставь хиты. Но ты не переживай — я и хорошие треки приготовил. Ты под них будешь отжигать.
Постукивая кулаком по столу в ритм музыке, он возвращается к пристальному изучению своего экрана. Я все еще потрясена его трансформацией. Единственное, что выдает в нем Энджело Мартинеза — грязь под ногтями от работы в гараже его папы.
Я оглядываюсь и вижу всеобщее помешательство. Стефани в центре всего и вся — вокруг нее целый круг парней, наблюдающих, как она танцует. Кристин и еще несколько чирлидеров пробираются через толпу в своей униформе с охапками гвоздики, доставляя заказы — они устроили распродажу цветов, чтобы заработать деньги для отряда. Кристин останавливается перед Стефани и вручает ей целую охапку. Стефани ухмыляется и держит цветы в руках, как гигантский букет, пытаясь продолжать танцевать.
Люди, не умеющие — или не желающие — танцевать, болтаются на периферии со своими обычными компаниями, посмеиваясь над остальными. Мистер Кэмбер и мисс Масо сидят под плакатом «Толерантность для всех», следя за порядком из-за стола, заваленного брошюрами, к которым никто не рискнет прикоснуться на виду у своих друзей: «Альянс Геев и Натуралов Юнион Хай», «Опасности незащищенного секса», «Травля — отстой», «Смесь энергетиков и алкоголя УБИВАЕТ».
Под восторженные возгласы Кристин устраивает целое шоу, направляясь к Кэмберу с охапкой цветов — ежегодный ритуал. Энджело останавливает музыку и включает звуковой эффект с визгом автомобильных тормозов.
— День Святого Валентина, мистер Кэмбер, — нараспев произносит Энджело, растягивая каждый слог для максимального эффекта.
Весь зал издает звук: «О-о-о-о-о!», когда Кристин пытается отдать Кэмберу цветы, а потом оставляет их на столе с брошюрами, потому что он вежливо отказался даже прикасаться к ним. Кристин уходит, затем драматично останавливается и смотрит на карточку, которая привязана к последнему оставшемуся у нее цветку. Она разворачивается и отдает ее мисс Масо, а толпа сходит с ума.
— О, мисс Масо, вы же прочитаете вслух? — говорит в микрофон Энджело.
Она качает головой и пронзительно кричит на весь зал:
— Ты бы лучше включил музыку, Энджело Мартинез. Я все еще могу пересмотреть твои оценки и исправить аттестат.
Энджело ухмыляется.
— Ладно, Юнион, а теперь зацените — вернемся в прошлое. Это для Роуз Царелли, — говорит он. — Свитер, встречай «The Runaways». Шери Кэрри и «Cherry Bomb»!
Понятия не имею, о чем он. Я застываю, когда все головы поворачиваются в мою сторону, ведь обычно меня выделяют из толпы не по самым хорошим причинам, поэтому мое первое побуждение — убежать или спрятаться. Но потом Стефани издает громкое: «Розииииии!», и Энджело включает песню.
Поначалу никто не танцует. Песня звучит старомодно и слишком просто — как будто кто–то записал ее в гараже или типа того. В начале голос певицы довольно низкий, и я даже не могу сказать, парень это или девушка. Затем она начинает кричать, и когда доходит до первого припева, танцпол уже полон извивающихся и дергающихся тел.
Все визжат, когда певица стонет под гитарное соло в середине песни. Я смотрю на мистера Кэмбера и мисс Масо, ожидая, что у Энджело будут неприятности, но мисс Масо вслух читает карточки на цветах мистера Кэмбера, а он искренне смеется. Похоже, никого из них не волнует, что зал сейчас взорвется под эту самую “Cherry Bomb”.
Внезапно Стефани прорывается через столпотворение, образовавшееся вокруг нее, и бежит ко мне. С визгом она подбрасывает в воздух свой букет красных гвоздик, и они падают, осыпая меня дождем из красных лепестков и любовных записок, которые она даже не читала, словно на церемонии какой–то коронации.
Стефани хватает меня за руки, трясет волосами и заставляет меня прыгать вверх—вниз вместе с ней. Энджело не сводит с нее взгляд, словно никогда в жизни не видел ничего, столь же красивого. Я не могу перестать смеяться. Он показывает на меня, как будто все это должно чему-то меня научить.
Стефани подпевает во весь голос. У нее классный голос, но для такой музыки он не подходит. Я понимаю, что ее голос... милый. Слишком милый для такого. Я тоже начинаю подпевать — просто, чтобы услышать, чем отличаются наши голоса. По сравнению со Стефани, в моем голосе нет ничего милого — в нем есть что-то грубое и жесткое, раздраженное и неровное.
Прямо как «Cherry Bomb».
Когда песня подходит к концу, я поворачиваюсь и кричу Энджело: «Cherry Bomb!» Он ухмыляется.
— Поняла, что я имел в виду? — говорит он в микрофон, как будто он беседует со мной наедине, а не ведет дискотеку для старшеклассников. — И «The Runaways» — это только начало! Есть еще Ким Гордон и Сьюзи Сью...
— Чувак, ставь то, что мы знаем! — выкрикивает кто-то во внезапной тишине зала.
— Да, типа, из этого века! — говорит кто-то еще.
Даже не дрогнув, Энджело ставит Пинк «Raise Your Glass», и удовлетворенные массы снова начинают скакать. Пинк крутая, но я почти ее не слышу — у меня в голове до сих пор гремят «The Runaways».
