Клейтон Мэтьюз - Новый Орлеан
Они выждали момент, когда сквозь гомон толпы донесется музыка приближающегося парада, а его авангард появится в начале квартала. И только тогда образовали три ряда с интервалами в несколько ярдов, перегородивших проезжую часть от тротуара до тротуара. Эбон проинструктировал их не ложиться на асфальт до тех пор, пока первая платформа не приблизится чуть ли не вплотную.
Действия Эмбера и Грина вызвали у него одобрение. Они неукоснительно выполняли его приказы, даже Грину, похоже, удавалось держать себя в руках.
Затем со стороны соседнего квартала раздались два выстрела Парад замедлил движение, а потом и совсем остановился. До Эбона докатился слитный гул голосов, в который вплетались отдельные пронзительные вопли. Зеваки начали разбегаться в разные стороны. Бросив быстрый взгляд на своих помощников и убедившись, что те не растерялись, он осторожными шажками приблизился к краю тротуара и стал всматриваться в сторону заполошных криков. Но единственное, что он сумел рассмотреть, было столпотворение вокруг третьей, как ему показалось, от начала шествия платформы, на которой находился сенатор.
Несколько Мгновений Эбон в нерешительности колебался, не зная, как поступить. Ему необходимо было выяснить причину задержки. Потом в голове у него мелькнула тревожная мысль. Угроза покушения на Мартина. Неужели' Неужели Мартина Сент-Клауда убили? Не дай Бог! Если так, то сейчас здесь такое начнется!
Эбон взглянул на выстроившихся в три ряда демонстрантов, ожидающих сигнала ложиться. Они еще держались, но явно начинали нервничать, — не понимая, в чем заминка.
Эбон наконец принял решение и последовал за другими людьми, бегущими к месту происшествия.
Но без спешки, чтобы не привлекать к себе внимания. Сделав всего несколько шагов, он вновь замер на месте, услышав в отдалении завывание сирен.
«Скорая»? Полицейские подкрепления? И то и другое скорее всего.
Один лишь взгляд в сторону его чернокожих братьев сказал ему, что все кончено. Они не выдержали душераздирающих сирен, пугающей возможности того, что сюда нагрянет полиция в несметном числе… Ряды их сломались. Эбон тяжело вздохнул. «Гладко было на бумаге», — подумал он про себя…
Он так и остался стоять на месте, посматривая, как суетятся Эмбер и Грин, тщетно пытаясь восстановить ряды демонстрантов. Задача была невыполнимой, и Эбон даже не подумал прийти к ним на помощь. Бессмысленно. К тому же полицейские наверняка получили особые распоряжения на случай его возможного появления. И если они его приметят, то воспользуются этим как предлогом для того, чтобы взяться за дубинки, а вот такого поворота в демонстрации Эбону совсем не хотелось.
Его соратники стали ускользать по одному. Эмбер и Грин перебегали от одного к другому, беспрерывно уговаривая и отчаянно жестикулируя, но стоило им лишь отойти на несколько шагов, как тот, с кем они только что разговаривали, незаметно нырял в толпу.
На месте оставалась лишь жалкая горстка демонстрантов. Внезапно Грин издал яростный вопль и откуда-то из-под одежды выхватил пистолет. Изрыгая грязные ругательства, бросился к полицейским, хлопотавшим вокруг первой платформы. Выстрелил на бегу, но, насколько Эбон мог судить, ни в кого не попал.
Грин был только на полпути к платформе, когда полицейский в форме упал на колено и, сжимая пистолет обеими руками, дважды выстрелил — так, быстро, что отрывистые хлопки слились в один.
Обе пули угодили Грину в грудь. Он замер на месте, будто наткнулся на каменную стену, полуобернулся, рухнул на бок и, прокатившись по асфальту, застыл у самого края тротуара в нескольких ярдах от ног Эбона. Стоявшие вокруг люди метнулись от него подальше. Эбон же несколько мгновений оставался на месте, глядя сверху вниз на неподвижное тело с чувством жалости и сострадания.
Однако, увидев, что к мертвому негру сбегаются полицейские, Эбон осторожно попятился и растворился в толпе.
Чувство жалости его уже покинуло. В своих оценках Грина он оказался прав. Парень стал неуправляемым и превратился в угрозу для самого существования Лиги. Ни один человек в своем уме, пусть даже обуянный расовой ненавистью к белым, не станет стрелять в кучу вооруженных полицейских.
Так что полиция оказала Эбону добрую услугу. У него не было возможности взять и выгнать Грина из Лиги: тот ни за что бы с этим не смирился. Его пришлось бы убирать. А полиция решила эту проблему ко всеобщему удовольствию. К тому же, как был уверен Эбон, теперь возникнет весьма выгодный побочный эффект. Так бывает всегда, когда полицейские убивают чернокожего — не важно, при каких обстоятельствах. Живой, Грин был бы помехой. Мертвый, он скоро станет принесшим себя в жертву мучеником. Уж об этом Эбон позаботится, будьте уверены.
Эбон, держась поближе к стенам зданий, крался по тротуару, пока не поравнялся с платформой сенатора. Там он увидел, как капитан Форбс приказывает водителю тягача убрать платформу с дороги. Когда платформа приблизилась к тому месту, где стоял Эбон, он рассмотрел стоящего на ней Мартина Сент-Клауда. Лицо сенатора было искажено ужасом и горем, но он был явно цел и невредим.
У Эбона вырвался вздох облегчения. Если бы Мартина убили, он был бы по-настоящему огорчен. Помимо того что сенатор вызывал у Эбона, как бы он этому ни противился, чувство приязни, Эбон в глубине души сознавал, что в одном Мартин был прав: он делал все, что в его силах, чтобы помочь чернокожим людям. И его гибель нанесла бы ущерб делу всего негритянского населения.
Кое-кто из находившихся на платформе стал спрыгивать на мостовую, и взгляду Эбона предстал распростертый на досках Брет Клоусон, голова его покоилась на коленях какой-то блондинки.
После получасовой задержки парад, лишившийся одной платформы, продолжил свой путь.
— Подайте хоть что-нибудь, мистер. Умоляю, мистер!
Лишь те, кто находился в непосредственной близости от места происшествия, знали причину заминки, но только немногим из них было наверняка известно, что именно случилось. Конечно, тут же поползли слухи: произошла стычка, в перестрелке погибло несколько негров и два полицейских, сенатор Мартин Сент-Клауд убит черномазым, губернатор направил к месту событий Национальную гвардию и так далее…
Но слухи эти лишь добавили остроты масленичному гулянью. А вскоре о них забыли и зеваки, и участники шествия.
Дождем сыпались дублоны; народ вопил, хохотал и беззастенчиво проталкивался поближе к колоннам парада. Те же среди все сгущающейся толпы продвигались по Кенел-стрит, пока не свернули во Французский квартал, где улицы были значительно уже, а давка в толпе стала почти невыносимой. Люди высовывались из окон и стояли на узеньких балкончиках, приветствуя парад криками и швыряя вниз пригоршни конфетти, а иногда все что ни попадало под руку.
