Франсин Мандевилл - Полночь в Париже
Она с трудом подавила искушение согласиться.
— Мне неловко бросать Реми одного.
— С ним же родители.
— Их здесь нет.
Кендра стала объяснять, как сложилась подобная ситуация, и с удивлением обнаружила, что вовсе не чувствует себя глупой и наивной, обсуждая с Джеком перипетии своего визита в Довиль. Казалось, он все понимает с полуслова. И он умел так хорошо слушать! Ее раздирали противоречивые чувства: хотелось бросить все, чтобы устремиться к Джеку, но нельзя было обидеть Реми.
— А что, если я сам приеду в Довиль на уик-энд? — предложил Джек.
— Давай я сначала созвонюсь с Надин и спрошу у нее. Она тоже собиралась сюда на уик-энд. Надо узнать, что она будет делать.
— Кендра, мне наплевать на виллу, и я вовсе не жажду ее увидеть. Я хочу увидеть тебя. Разве тебе нужно разрешение Надин, чтобы встретиться со мной в городе? Ну, хочешь?
— Да, — ответила она без малейшего колебания.
— Я могу снять комнату, и мы проведем выходные вместе. Ты покажешь мне Довиль и окрестности.
— Звучит заманчиво.
Наступила долгая пауза, а затем он медленно произнес:
— Ты сможешь остаться со мной… на ночь.
— Я могу… и хочу этого.
— Дай мне номер твоего телефона, чтобы я держал тебя в курсе.
В голосе его зазвучали призывные вкрадчивые нотки.
— Знаешь, мне кажется, эти суббота и воскресенье будут самыми долгими, самыми тяжкими в моей жизни.
Кендра помолчала, инстинктивно удержавшись от реплики, уже готовой сорваться с губ.
— Военному чертовски трудно свыкнуться с разлукой, правда?
— Да.
— Ты постоянно ощущаешь отсутствие того, кто тебе дорог, хочешь быть вместе с ним, но знаешь, что это невозможно и что ждать придется еще очень долго. Это особенно мучительно, если расставания происходят регулярно, через равные промежутки времени.
— Да.
— Даже совместный уик-энд требует некоторых хлопец, и мне придется немало сделать. А ведь мы находимся недалеко друг от друга. Что же будет, когда нас станут разделять многие тысячи миль? Какие планы здесь можно строить? Самое же худшее: как мы вообще сможем жить, не видя друг друга?
— Кендра, милая моя, не создавай препятствий на ровном месте. Не пугай себя заранее. Дай нам использовать свой шанс. Прошу тебя.
— Я вовсе не пугаю себя. Я просто начинаю гораздо лучше понимать, как трудно любить того, кто далеко от тебя. Теперь это затрагивает лично меня.
— Зато я начал понимать, что ради любви можно сделать усилие и пойти на жертвы, — отчеканил он. — Мы обсудим это за выходные. Пока же думай о встрече, а не о разлуке, хорошо?
— Хорошо. До свиданья, Джек.
— До свиданья.
* * *Из всех комнат виллы семейная столовая была самой «нормальной». То ли из-за небольшого размера, то ли из-за относительно скромного обеденного стола — всего лишь на шесть персон, то ли из-за выходившего в уютный дворик окна, но лишь здесь Кендра чувствовала себя в своей тарелке и могла вздохнуть свободно, тогда как все остальные помещения виллы приводили ее в трепет.
Впрочем, это объяснялось, наверное, обаянием Реми. С ним можно было держаться естественно, забывая на время о строгих правила этикета.
Они теперь всегда ели вместе и всегда находили повод посмеяться или позабавиться, невзирая на присутствие неизменного Жана и очередной нянюшки. Каждый день после его урока по плаванию они играли на берегу пруда. Утром, после завтрака, но до занятий, они гуляли по пляжу под неусыпным взором Жана. До обеда ходили в конюшню, где кормили яблоками лошадей. А вечером, когда ему пора было ложиться, она заходила в его спальню, чтобы пожелать доброй ночи.
Невзирая на огромные богатства семьи и радужные перспективы, открытые перед этим мальчиком, Кендра искренне жалела его. Она была неприятно поражена, обнаружив, что он живет на вилле один, в окружении наемной прислуги. Тем более что совсем недавно ему пришлось пережить такие страшные испытания. Она не могла понять, как могут Лоран и Надин держать его вдали от себя. Проведя с Реми несколько дней, она стала спрашивать себя, как родители вообще обходятся без него.
Невзирая на чисто взрослую важность манер, Реми обладал изумительным чувством юмора, с ним было очень весело и забавно — такому ребенку радовалась бы любая семья.
Она знала, что родители любят Реми, поскольку сама убедилась в этом, увидев их встречу с сыном в посольстве. Разумеется, любовь свою они выражали очень сдержанно, но были искренне взволнованы, а о степени их признательности можно было судить по размерам вознаграждения. Однако за время, проведенное на вилле, Кендра в полной мере осознала, что ни любовь, ни признательность ничего не изменили в отношении Буркелей к своему ребенку.
Их понятия о воспитании мальчика выходили за рамки ее личного опыта.
Реми жил фактически отдельно от родителей, общаясь с ними прямо-таки официальным образом. Он считал само собой разумеющимся, что ему приходится проводить лето одному — мать приезжала только на уик-энд, а отец появлялся на вилле и того реже. Он считал само собой разумеющимся, что ему позволено иметь с родителями лишь два десятиминутных разговора по телефону: в десять утра по пятницам — с Надин, в четверг вечером, непосредственно перед ужином — с Лораном.
Экономка относилась к мальчику с большей теплотой и чаще ласкала его, чем отец с матерью, которые проявили свои чувства только в посольстве, когда впервые увидели сына после похищения. А мадам Дюшен любовно ерошила ему волосы, целовала, гладила по щеке, подсовывала печенье или леденец, специально припасенные для него.
Нянюшки находились при нем с рождения. Обе нянюшки. Это означало, что даже в Париже родители не занимались своим ребенком, предоставив повседневные заботы о нем наемной обслуге. Финансовое положение Буркелей вполне позволяло им проводить больше времени с Реми, играть и гулять с ним, однако они этого не делали. Их небрежение очень огорчало Кендру.
Она вдруг поймала себя на мысли, что ей хочется изменить жизнь Реми к лучшему, но она не знала, как это сделать. Само общение с ним требовало большой выдержки и терпения. Все развлечения, которые она предлагала, нужно было согласовывать с нянюшками, считаясь с их представлениями о том, что подходит или не подходит Реми. Сами же они занимались мальчиком без устали: все дни его были заполнены невероятным количеством разнообразных занятий, призванных сделать из него «настоящего Буркеля».
Реми поведал ей о своей «ответственности», когда они зашли навестить его пони по кличке При дю Кан.
