Мария - Аритмия чувств
Дорота. Что с мужчинами случается редко.
Януш. Да?
Дорота. Да.
Януш. Я просто не могу полностью отключиться. У многих мужчин во время сексуального акта наступает абсолютный отток крови из мозга.
Дорота. Но также и сосредоточенность на себе.
Януш. Да, целиком на себе. Для меня это, к счастью, уже позади, потому что сосредоточенность на себе благодаря определенным движениям можно реализовать в среднем за четыре минуты. Это не для меня. Кроме того, мужской оргазм прост, как разрядка конденсатора, и не впечатляет.
Дорота. Меня интересует разнузданный любовник, экспериментатор, человек открытый.
Януш. Большинство мужчин страшно ограничивают свои чувства, сводя их главным образом к осязанию, запаху. Даже взгляд исключается в последний момент. Около 93 % мужчин закрывают глаза в тот момент, когда эякулируют и достигают оргазма, это подтвердил Институт Кинси. В то же время очень мало людей умеют слушать. А я, например, страшно люблю слушать, что происходит вокруг. И это для меня вещь огромной важности, потому что, имея за плечами пятьдесят три года...
Дорота. Зачем ты все время подчеркиваешь свой возраст, ведь это не имеет никакого значения.
Януш. Это имеет значение, так как у меня за плечами множество прожитых лет и некоторый накопившийся за это время опыт, и только потому я подчеркиваю свой возраст. Для меня магия близости заключается также в фиксации реакций. Я знаю мужчин моего возраста на высоких должностях, у которых, возможно, нет никакого опыта в этой области, а я страстно желаю фиксировать реакции женщины органами слуха. То, что испытываю я, меня интересует меньше. Так не было вначале, ведь когда-то я был абсолютным эгоистом, типичным молодым мужчиной, с бурлящими гормонами, тестостероном, адреналином...
Дорота. Ты повзрослел.
Януш. Вот именно.
Дорота. Вернемся к звукам. Что для тебя более важно: шепоты, крики? Реакции могут быть самыми разными.
Януш. В принципе крики для меня весьма подозрительны, Я очень люблю ссылаться на исследования Института Кинси, они проводят отличные исследования. Последнее время я постоянно ссылаюсь на них, потому что их выводы объективны, — они не анализируют и не оценивают, а лишь представляют данные в процентах, а статистика не лжет. Во всяком случае, не в Институте Кинси, ведь их исследования не финансируются правительством. Существование института поддерживают определенные дотации, но наверняка это не дотации от «Дю-рекса»': от их финансирования институт отказывается.
Дорога. Так что у них нет финансовой заинтересованности.
Януш. Их финансирует, в частности, Американская академия наук, и им незачем лгать.
Дорота. Так почему крик подозрителен?
Януш. Потому что оргазм так аккумулирует энергию женщины, что вызывает отток крови из гортани в зоны подбрюшья, и эта область должна быть почти неактивной.
Дорота. Так, может, крик — это обман?
Януш. С точки зрения сексологов и физиологов, вероятность этого велика. У женщины, переживающей оргазм, гортань в этот момент практически лишена крови. Происходит сильный приток крови к груди и к области подбрюшья, так что у женщины не должно быть сил, чтобы кричать.
Дорота. Ну, женщины сильны. Скажи мне: почему мы, женщины, лжем в сексе? И гораздо чаще, чем вы, мужчины?
Януш. Потому что мужчины страшно похожи на меня (смеется). Они, как и я, хотят быть именно в правом крайнем ультрафиолете спектра, и мне кажется, что они чувствуют себя мужчинами только тогда, когда доводят свою женщину до сексуального удовлетворения.
Дорота. А мы умеем притворяться.
Януш. Многие женщины опасаются, что если мужчина не получит должного впечатления, то он обязательно попытается в ближайшем доме терпимости на Птичьей улице, семь, или в каком-нибудь другом месте проверить, способен ли он как любовник довести женщину до кри-
ка. Женщины обманывают нас, чтобы показать, что они удовлетворены. Ведь любой мужчина хочет иметь дома женщину, довольную тем, что он предлагает. Поэтому так и происходит. На эту тему мало что известно. Кроме того, многие женщины научились притворяться и по другим причинам, например, потому, что насмотрелись бессмысленных фильмов, в которых некая грудастая блондинка кричит в самый решающий момент. Согласно Кинси, крик зарегистрирован менее чем у 14 % женщин, которые действительно испытывают оргазм. В остальных случаях -это вздох, абсолютное молчание, замедленное дыхание.
Дорота. Ты пережил несколько этапов — двадцать лет, тридцать, сорок, пятьдесят. Каково это?
Януш. Люди со временем меняются, меняются и их желания. В сорок четыре года я вдруг открыл в себе желание писать. Причиной тому стала попытка самоизлечения. Но эта причина тоже не появилась из ниоткуда. Ведь в возрасте тридцати четырех лет я получил серьезную травму, связанную с достижением успеха, не привнесшего в мою жизнь желаемых перемен и смысла. Никогда прежде у меня не возникало необходимости писать, разговаривать с собой. Раньше, чтобы выбраться из печали, я просто бросался в водоворот научной работы.
Дорота. Женщины очень остро переживают переходные периоды, когда что-то одно заканчивается, а ему на смену приходит что-то новое, в такие периоды они перестают чувствовать себя привлекательными. А как эти периоды переживаете вы, мужчины.
Януш. В принципе первый кризис, связанный с возрастом, я пережил, когда мне было восемнадцать лет. Тогда мне казалось, что теперь я уже должен быть ответственным мужчиной, так как это всячески подчеркивалось в нашем доме. Мне еще не за кого было тогда быть ответственным, но мой папа считал, что я непременно обязан стать мужчиной, который обо всем заботится. У меня было короткое детство, ведь я очень рано поступил в училище. И несмотря на постоянное присутствие моей матери, которая мысленно была со мной благодаря письмам, я каждый день ощущал ответственность за собственную жизнь — чему во многом способствовало училище. В восемнадцать лет я уже почувствовал себя взрослым, хотя .сейчас это может показаться смешным. Именно тогда я начал задумываться о своем будущем. Я по-прежнему учился в училище морского рыболовства, однако уже понимал, что очень скоро меня ждет принятие решения о дальнейшем обучении, что училище является замечательным приключением, но что оно не даст мне профессии, которой я посвящу свою жизнь. Мои интересы выкристаллизовывались. Таким был мой первый кризис. Хуже всего я себя чувствовал, когда мне исполнилось тридцать. Я был научным работником, без докторской, которая все еще писалась, жил в Соединенных Штатах и был вынужден принять решение о возвращении в Польшу, решение, связанное с возвращением к миру талонов на обувь и заявлений с просьбой сделать копию статьи на ксерографе, к миру страшной нищеты, к миру, означавшему прощание с невероятным шансом, какой я получил бы, оставшись в Америке. Но я принял решение и вернулся на родину, к жене, ребенку, а также к Польше. В то время я не мог себе представить, что когда-нибудь буду жить в другой стране, Польша была моим домом. Суть в людях, в ментальное. Мне казалось, что я не могу быть счастлив, живя вне Польши. Я хорошо отдавал себе отчет, что у меня нет ничего: ни написанной докторской, ни обустроенной квартиры. Все было неоконченным. Складывалось впечатление, что я так и буду бегать по кругу маленькими шажками, я не понимал, что мне делать дальше. Я хотел защитить в Польше диссертацию, но не знал, для чего мне это нужно. В те времена докторская в Польше ничего не давала, ни денег, ни восхищения окружающих. Две недели я пребывал в страшной яме, хотя и не назвал бы это депрессией. Это была меланхолическая яма. Мое душевное состояние можно было сравнить разве что с состоянием какой-нибудь женщины, переживающей из-за своего возраста, хотя всем понятно, что это всего лишь вопрос некой условности. А тогда у меня была дочь, была жена, а значит, была семья, и все же мне казалось, что я ничего не могу предложить своей семье. Знакомые мне завидовали, я же был уверен, что в моей жизни не происходит ничего значительного, что в ней есть только страшная пустота. Это был очередной кризис. Свои сорок лет я пережил совершенно незаметно, я не ощущал старости, что за спиной осталось уже полжизни. У меня было очень много планов, ведь шел 1994 год. Моя программа была тогда первой подобного типа на рынке, и, следовательно, я достиг профессионального успеха, я делал то, что люблю, — в то время это были самые современные программы, связанные с химией, так что возрастного кризиса я попросту не заметил. Зато появились раздумья на тему, что сделать со своей жизнью, чтобы не причинять боль близким. Я стал замечать, что у меня находится все меньше времени для них, что в своем необузданном, маниакальном стремлении к перфекционизму во всем, что касалось работы, я отнимаю себя у семьи. 1994-й я назвал бы годом, когда наш брак стал трещать по швам. Явно это еще никак не выражалось, но я чувствовал огромный стресс оттого, что постоянно подвожу близких. Дочери были еще слишком малы, чтобы выражать свое неудовольствие из-за моего вечного отсутствия. Но я и сам чувствовал, что посвящаю им слишком мало времени, что вместо того, чтобы почитать им сказку, я работаю над оптимизацией алгоритмов, а время уходит. Я понимал, что пренебрегаю ими, и в то же время я был убежден, что делаю это по важной причине, так как обеспечиваю